Тень Микеланджело
Шрифт:
— Это как посмотреть, — улыбнулся Валентайн. — С точки зрения сбора сведений я продвинулся весьма основательно, ибо за время нашей беседы узнал много такого, чего не знал раньше. Я знаю, как ты выглядишь, я знаю, где ты живешь, я знаю, что, помимо всего прочего, ты позируешь обнаженной и преподаешь английский как второй язык, что недавно ты лишилась места интерна в престижном художественном музее и что ты, пусть косвенно, причастна к двум убийствам. В рассматриваемой ситуации все эти сведения могут оказаться чрезвычайно важными.
— Ну почему всех так задевает то, что я позирую обнаженной?
— Да потому, что это заставляет людей воображать, какая ты без одежды. Кого-то это смущает, кого-то восхищает, но признайся, это не то же самое, что работать официанткой в кафе.
Валентайн вздохнул.
— Дорогая Финн, моя работа состоит в том, чтобы вникать в подробности, порой в очень мелкие подробности. Когда я произвожу для кого-нибудь оценку редкой книги, начертание единственной буквы может оказаться ключом, позволяющим отличить подлинник от подделки. Если я консультирую кого-то по поводу жизненно важной информации, эта информация должна быть точной. Если ты смотришь на вещи пристально, ты видишь детали, ты видишь изъяны, а порой ты видишь абсолютное совершенство. И то и другое может быть в равной мере важным.
— Вы имеете в виду рисунок Микеланджело?
— Как пример, конечно. Проблема может заключаться именно в этом: возможно, это вовсе не Микеланджело. Людей иногда убивают и из-за подделок.
— Но тот рисунок был подлинным. Я ручаюсь.
Валентайн улыбнулся.
— Не обижайся, детка, но тебя едва ли можно считать авторитетным экспертом.
— А вас можно?
— Ты говорила, что у тебя есть цифровое изображение этого рисунка.
Финн кивнула, порылась в прислоненном к стулу рюкзаке, отыскала камеру и вручила ее Валентайну. Он открыл клапан на дне камеры, достал шнур и подключил к плоскому черному монитору фирмы «IBM». Когда он склонился над клавиатурой, Финн обошла его, остановилась позади и с удивлением отметила, что самого системного блока ни на столе, ни под столом нет.
— Сервер находится в подвале, — не поднимая головы, объяснил Валентайн, как будто прочел ее мысли. — Там прохладнее.
— Что у вас за машина? — поинтересовалась Финн. — Суперкомпьютер или что-то в этом роде?
— Не совсем, — ответил он. — Но близко к тому. У меня бывает много заказов от головастых ребят из Калифорнии, из Силиконовой долины, и порой они расплачиваются со мной не чеком, а компьютерной техникой или программным обеспечением. Ну что ж, приступим.
На экране появилось изображение рисунка Микеланджело в полную величину. Все детали просматривались безупречно.
— Ну? — спросила Финн.
— Я вынужден признать, что он выглядит впечатляюще. И кажется подлинным, во всяком случае на первый взгляд.
Он нажал еще несколько клавиш, и рисунок исчез.
— Что вы делаете?
— Провожу сравнительный тест. У меня есть кое-какие материалы в базе данных. Если потребуется больше, я смогу получить их, запросив дополнительные сведения.
— Что будете сравнивать?
— Слова вон там, в уголке. Посмотрю, тот ли это самый почерк.
Какое-то мгновение экран оставался пустым, потом появилось окно, разделенное на четыре секции, с фрагментом текста в каждой. Валентайн снова нажал клавишу, и в окне появилась пятая секция, с рисунком Микеланджело. Еще одно нажатие, и сам рисунок исчез, осталась одна надпись.
— Сейчас посмотрим, — сказал Валентайн.
Его длинные сильные пальцы умело бегали по клавишам, и Финн поймала себя на мысли о том, каково было бы ощутить прикосновение этих пальцев к своему телу. Впрочем, она выкинула эту мысль из головы, как только с экрана пропала большая часть изображения. Осталось лишь два текстовых фрагмента: выборка из какой-то явно очень старой итальянской рукописи и увеличенная надпись на рисунке.
Финн наклонилась через плечо Валентайна, касаясь волосами его щеки. Она легко прочла строки:
Как счастлив ты, букет цветов, зелоИскусно в волосы ее вплетенныйИ, к ним прижавшись, счастьем одаренныйЛобзать бутонами ее чело.Валентайн подхватил с начала следующей строки:
И платье счастливо, что днями напролет,Собой покрыв, ее нагую грудь ласкает,И сеть златая та в блаженстве пребывает,Что к шее нежной и ланитам льнет.Финн покраснела и отступила на шаг, сообразив, что, пока они читали, она стояла слишком близко к Валентайну.
— Это один из сонетов Микеланджело, посвященный его возлюбленной, Клариссе Саффи. Вообще-то она была куртизанкой.
— Насколько я помню, это самый первый из посвященных ей сонетов, — согласился Валентайн. — А ты, я вижу, молодчина.
— Да вы и сами непростой человек, — пробормотала она, отступая еще на полшага и нервно теребя волосы. — Большинству людей вообще невдомек, что он писал стихи.
— Тогда все писали стихи, — отозвался Валентайн, показывая в улыбке крупные ровные зубы. Он снова повернулся к экрану. — Я думаю, в те времена поэзия заменяла игровые шоу. А теперь сравним начертание букв и посмотрим, что у нас получится.
Медленно орудуя мышкой, он выделил несколько букв в одном тексте, потом отметил те же самые буквы в другом тексте и ввел ряд команд, после чего оба текста исчезли и на экране остались лишь два столбца литер: в одном столбце — взятых с рисунка, в другом — из старинной рукописи, принадлежавшей Микеланджело.
А А
Е Е
I I
О О
U U
Потом Валентайн мышкой стал одну за другой перетаскивать литеры из второго столбца, так что они накрыли первый:
А
Е
I
О
U
— По-моему, все совпало, — сказала Финн.
— По-моему, тоже, — отозвался Валентайн. — Я бы сказал, что твой рисунок определенно выполнен Микеланджело. Почерк, бесспорно, один и тот же. — Он помолчал и спросил: — Дилэни сообщил тебе, как был убит Краули?
— Он сказал, что его задушили, а потом еще и вонзили ему в рот какой-то ритуальный кинжал. — Финн поморщилась. — Честно признаюсь, мистер Краули мне не нравился, но это уже чересчур.
— Ритуальный кинжал? А не помнишь, какой именно?