Тень отца
Шрифт:
Иосиф положил руку на плечо Клеопы.
– Не может быть, чтобы это был грех. Поверь мне!
– Верю. Я хочу быть таким же, как вы. Слушай! Иди и сразу же поговори с ней. Сейчас. Она с овцами на лугу, на склоне. Ступай!
Иосиф встал и поклонился своему будущему шурину.
– Спасибо тебе Клеопа. Я иду.
Над обрывом гора образовывала пологий склон. Среди вытканной полевыми цветами травы тут и там выступали серые скалы. Пасущиеся овцы и козы издалека тоже казались обломками скал.
Стадо было в постоянном движении. Оно останавливалось и тут же двигалось дальше нервными шажками. Проходя над обрывом, Иосиф издали заметил фигуру пастушки, идущей за стадом. На девушке был платок, покрывавший ее голову,
– Мириам!
Иосиф не заметил испуга в ее взгляде – он, как всегда, был полон покоя и удивительного, исходящего откуда-то изнутри сияния. Это сияние в тот миг было сильным, как огонь, но, казалось, угасало, по мере того как она продолжала смотреть на него. У Мириам в тот момент было такое лицо, как у человека, который долго стоял на солнце, а затем вернулся в тень. Она вытянула перед собой руки и сделала легкий жест, как будто хотела остановить Иосифа на некотором расстоянии от себя.
– Клеопа знает, что ты здесь? – спросила Мириам.
– Знает. Он сам меня сюда послал.
Она наклонила голову, выражая тем самым покорность воле своего опекуна. Улыбнулась.
– Я буду тебя слушать, – сказала Мириам, – но мне нужно следить за стадом, чтобы какая-нибудь овца не потерялась среди терновника.
– Мы будем идти за стадом, а по дороге я скажу тебе, с чем пришел.
Мириам без слов направилась за овцами. Иосиф шел рядом с ней. Однако он не сразу начал говорить. Приготовленные слова куда-то подевались. Близость девушки вновь повергла его в робость, которую он испытал, когда встретил ее в первый раз у колодца. С того времени он больше не разговаривал с ней наедине. Чувство, вспыхнувшее в нем с силой огня, политого маслом, велело ему тотчас занять положение сватающегося жениха. Если он встречался с Мириам, то только в доме Клеопы. Если обращался к ней, то лишь в присутствии других. В доме Клеопы он был ежедневным гостем; его приглашали разделить трапезу. Он видел, как Мириам помогает сестре, прислуживает за столом, собирает посуду, моет ее. Он следил за ней внимательно и с бьющимся сердцем, но делал это так, чтобы ни она, ни кто-нибудь другой не заметили его взглядов. Любовь горела в нем, постоянно разгораясь все больше, потому что он видел, как она всегда жизнерадостна, насколько трудолюбива и отзывчива. Мириам не надо было просить: она бралась за любую домашнюю работу, которую надо было сделать, и все делала с такой легкостью. Ребятишки ее очень любили и, едва завидев, уже бежали к ней. Мириам занималась с ними: о чем-то им рассказывала, мирила их, когда они ссорились друг с другом, успокаивала, когда они плакали. Глядя на нее, Иосиф укреплялся в убеждении, что это именно та девушка, которую он ждал. Она, только она могла стать его женой, другом, спутницей. Он чувствовал, что никогда не перестанет ее любить и восхищаться ею.
По соседству с домом Клеопы находился дом, владелец которого ушел из города. Иосиф выкупил этот дом, поставил там верстак и взялся за работу. Не успел он повесить над дверью брусок дерева – символ своего ремесла, – как посыпались заказы. Ежедневно новые люди приходили в его мастерскую. За короткое время он завоевал признание. Когда он обратился к Клеопе, прося руки Мириам, то мог ссылаться уже не только на рекомендации Елизаветы, но и на то, как он зарекомендовал себя своей работой.
Шагая теперь рядом с девушкой и напрасно выискивая слова, которыми мог бы представить свое дело, он лучше, чем прежде, понимал колебания Клеопы: тот тоже должен был чувствовать постоянную робость перед сестрой своей жены. Эта обыкновенная с виду девушка, такая простая, почти ребенок, имела в себе нечто, что заставляло относиться к ней с уважением, почти с робостью.
С первой минуты знакомства Иосиф видел в ее глазах выражение симпатии и доброжелательности. Но была ли это любовь? Его чувство было столь же огромным, сколь и всепоглощающим. Если ему казалось, что, вопреки обычаю, он должен спросить Мириам о согласии, то это исходило из желания, чтобы ее любовь была не менее пылкой, чем его.
Правда, Иосиф осознавал, что девушка носит в себе собственный мир, ему незнакомый, в который она погружается временами, забывая обо всем, что ее окружает, – забывая, но не отвергая. Она возвращалась к людям с приветливой улыбкой, без досады, только сияние, светившееся на ее лице,
уходило куда-то вглубь, словно вода, возвращающаяся к своему истоку. Она не походила на девушек, живших лишь желанием выйти замуж. Но это не лишало силы его чувства. Иосиф считал Мириам более возвышенной, чем он сам, но вовсе не ставил себя из-за этого ниже. Он предлагал ей свою любовь и только любви ждал в ответ.
Они прошли почти весь луг в молчании. Она его не торопила. Он не заметил нетерпения или волнения в ее спокойном шаге и ровном дыхании.
– Послушай, Мириам, – наконец решился Иосиф. – Я просил Клеопу отдать тебя мне в жены!..
Он запнулся, взволнованный словами, которые произнес. Мириам молчала, и он продолжал:
– Я полюбил тебя с первой минуты, как только увидел у колодца. Это было так же, как с Ревеккой, которую слуга Авраама, едва увидев, тотчас выбрал для Исаака…
Он снова замолчал. Они продолжали идти в молчании. Легкий ветер гладил траву, усеянную алыми анемонами и казавшуюся ковром, по которому легко ступали ее босые ноги.
– Обычно бывает так, – снова заговорил Иосиф, – мужчина просит руки девушки у ее опекуна, и его согласие решает все. Таков древний обычай. Но я хотел – и Клеопа этого хочет, – чтобы ты сама, по собственной воле, сказала, хочешь ли ты стать моей женой. Я слишком люблю тебя, чтобы принуждать к тому, что тебе, может быть, неприятно…
Стадо задержалось у островка сочной травы. Они тоже остановились. Овцы ели торопливо, с громким хрустом, притопывали копытами и били хвостами по своим бокам. В траве стрекотали большеголовые цикады. Девушка стояла молча, склонив голову, словно ожидала еще что-нибудь услышать.
– Клеопа прислал меня, – повторил он, – спросить у тебя. Я бы не сделал этого без его воли. Скажи, согласна ли ты стать моей женой. Ибо, если есть кто-нибудь… кто-нибудь… – Иосиф запнулся. – Я люблю тебя и хочу твоего счастья. Прежде всего, твоего.
– Ты хороший, Иосиф, – тихо сказала она наконец. Голос ее не дрожал, она говорила спокойно. – Я счастлива, что ты любишь меня, потому что я тоже тебя полюбила. Сразу почувствовала, что ты, только ты сумеешь понять… – Что понять?
Мириам медленно подняла склоненную до этого голову. Иосиф увидел ее широко открытые, бездонные, полные сияния глаза. Скрывающийся в ней огонь вдруг запылал на ее лице. Иосиф прочитал просьбу, которой не произнесли ее уста.
– Поймешь, – шепнула она, радостно улыбаясь, – потому что ты умеешь любить. Я знала, что ты придешь. Ты должен был прийти, чтобы стать моим мужем…
Иосиф становился своим в городе, в котором он поселился. Он перестроил дом, ставший его собственностью: разбил стену, закрывавшую пещеру, и сложил новую, выдвинув ее дальше, создавая, таким образом, больше пространства. Он сделал и оконные проемы в стене, возле которой поставил верстак. В глубине, отделенное занавеской, находилось собственно жилище. Работал он на свой лад: старательно и точно, без спешки.
Однако еще раньше, до того как перестроить жилище, Иосиф смастерил ведро для колодца. Он вложил в эту работу все свое умение: ведро должно было получиться и больше, и легче того, которым женщины черпали воду. Он не жалел своих стараний. Он всегда вкладывал сердце в свою работу, но на этот раз работа над ведром стала настоящей песней любви. Когда оно было изготовлено, Иосиф засветло отправился к колодцу и заменил прежнее тяжелое ведро на новое, с красиво обожженными боками. Он никому не сказал о том, что сделал, а просто вернулся домой и занялся своей работой. Но его сердце билось с волнением.