Тень Тота
Шрифт:
— Ах ты, мерзкая тварь, — прохрипела Сара. Распухший язык мешал ей говорить, голос стал совсем чужим. — Тебя прислал Анубис, да? Чтобы затащить меня в свое темное царство…
Она поняла, что все время за ней шел шакал, и рассмеялась как безумная. Смерть следовала по пятам от самой крепости, а она еще думала, что может выиграть сражение с пустыней. Какая наивность! Это же сам Анубис, владыка преисподней. Сара знала, что скоро конец. Она сделала еще шаг, затем еще один, наконец потеряла равновесие и упала на землю лицом вниз. Широко открыв рот от истощения и жажды, она глотнула песок, давилась и кашляла. Отчаянно собрав последние силы, она попыталась встать, но ей это уже не удалось. Пустыня победила, и сквозь марево Сара смотрела, как к ней медленно приближается шакал. — Ко… конец.
Дрожащими руками она нашарила револьвер и вытащила его из кобуры, но, когда прицелилась, зверь исчез. Вместо него в колышущемся воздухе стоял человек, и, к невероятному своему облегчению, она узнала знакомые, любимые, мягкие черты Гардинера Кинкейда. Отец был точно таким, каким она его помнила, — в поношенном дорожном сюртуке и тропическом шлеме. Он смотрел на нее с глубокой жалостью.
— Отец… Ты жив?
— Нет, — тихо ответил Гардинер Кинкейд. — Я вступил на путь, ожидающий и тебя, Сара. Не бойся…
— Я так рада тебя видеть…
— Я тоже, дочка. Но прежде чем ты пересечешь границу вечности, я хочу, чтобы ты меня простила.
— Я?.. Я простила тебя? За что, отец?..
— За то, что я не сказал тебе всего.
— Ты мне… чего-то не сказал? Чего?..
— Ты это уже знаешь. В глубине души ты знаешь ответ, Сара, и я прошу тебя простить мне недомолвки.
— Конечно, — едва слышно прошептала Сара, — я прощаю тебе, отец…
— И я хочу простить тебя, — услышала Сара другой голос.
Образ Гардинера Кинкейда померк. Вместо него перед Сарой стоял бедный Кеш; лицо его было смертельно бледным, одежда запачкана кровью, таким она нашла его у лестницы старой обсерватории в Каире.
— Кеш…
— Я рад, что ты меня узнала, — к изумлению Сары, сказал слуга мудреца.
— Ты… можешь говорить?..
— Я свободен от земных оков благодаря тебе, — язвительно сказал Кеш, уставив на нее недобрые большие глаза. — Ты исчезаешь на много лет, потом возвращаешься, ни с кем не посоветовавшись, и даешь задание, стоящее мне жизни.
— Я… я этого не хотела, Кеш, — прошептала Сара в ответ. — Поверь мне… что я… не хотела… Прости… пожалуйста… прости…
Кеш ничего не ответил, и вдруг вместо него перед Сарой очутился Морис Дю Гар.
— Cherie, — как всегда обратился он к ней, и в голосе его звучали жалость и упрек. — Что ты здесь делаешь?
— Что я… здесь делаю? — Сара безумно захихикала, поперхнувшись песком. — Я умираю, французский кретин…
— Non, — решительно возразил Дю Гар, — ты не умрешь. Ты будешь жить, Сара, слышишь?
— Нет, Морис… все кончено…
— Ты помнишь мои слова? — спросил Дю Гар. — Ты помнишь, что я говорил в тот вечер на пароходе про свет?
— Да, — беззвучно выдохнула Сара и погрузила руку в горячий песок. — Ты говорил… довериться свету… дойду до цели…
— C'estca, — отозвался француз, и его стройная фигура растворилась в горячем мареве.
— Морис, — в отчаянии позвала Сара, — не оставляй меня…
Но Дю Гар исчез, и там, где он только что стоял, вспыхнул яркий свет, по сравнению с которым померкло даже солнце. Словно кто-то открыл врата в вечность. Сара вдруг успокоилась. Довериться свету, сказал Дю Гар. Он приведет к цели…
На четвереньках Сара поползла к этим вратам, но чем ближе она подползала, тем дальше отступал свет, и ей стало ясно, что так до них и не добраться. Она вспомнила про револьвер… Из последних сил ей удалось поднять его и направить на себя. Держа большой палец на спусковом крючке, Сара решила положить конец своей жизни, чтобы пройти в спасительные врата и догнать отца, Дю Гара и всех опередивших ее на пути смертных.
Перед ней неслышно промелькнула тень — шакал, в ожидании ходивший вокруг нее кругами. Скоро он получит то, чего так терпеливо дожидается, подумала Сара. Раздался резкий звук, эхом отскочивший от скал, — и Сара погрузилась во мрак.
Глава 4
Сара открыла глаза, ощущение было такое, что она уже мертва. Все незнакомое — бледный свет, запахи, далекие шумы. Лишь через несколько мгновений она поняла, что жива, чему изумилась еще сильнее, нежели окружающей обстановке.
Последнее, что помнила Сара, были боль и отчаяние — боль, пронизывающая каждый дюйм ее тела, и отчаяние, такое сильное, что уже пришло желание смерти. Все остальное помутилось; вроде бы она видела отца, Дю Гара, почти потеряла рассудок из-за нещадной жары, а теперь оказалась в этом незнакомом, неправдоподобном месте.
Скудный свет пробивался сквозь крышу и стены палатки, не похожей на палатку бедуинов: вместо поддерживающих крышу шестов над Сарой высился деревянный каркас, на нем были расстелены полосатые тканные одеяла, приглушавшие солнечный свет; на стенах — пальмовые циновки. Они пропускали воздух, в палатке сквозило и было не так жарко, как на улице. Пол устлан не коврами, как принято у бедуинов, а тоже полосатыми одеялами. Необычная конструкция палатки навела Сару на мысль о том, где она находится. Догадка превратилась в уверенность, когда она заметила, что не одна.
Позади нее стоял высокий мужчина в повязке, закрывавшей почти все лицо и оставлявшей только глаза. Его арабский куфтан был цвета индиго, значит, этот человек — туарег. Сара вздрогнула. Она много слышала о таинственном и воинственном народе пустыни, но до сих пор не встречалась с его представителями. Их родиной была Сахара, но Сара полагала, что кочевники-туареги живут западнее, между ущельями Тибести и хребтами Аира. Судя по всему, она ошибалась… Непроницаемые темные глаза пристально смотрели на Сару.