Тень Вальгары
Шрифт:
– А почему же ты не пошел по его следу, пес? – спросил он, сурово сдвинув брови.
– Клянусь Аллахом! – воскликнул Ярук Хан. – Должно быть, он летел на крыльях ветра. Гомбак пересек границу на несколько часов раньше меня, и я гнался за ним по чужой земле, пока это было возможно...
– Хватит оправданий, – прервал его Ибрагим. – Пришли ко мне Михала-оглы.
Непрерывно кланяясь и благодаря, татарин, пятясь, покинул комнату. Лицо Ибрагима было мрачнее тучи. Он не терпел, когда его люди допускали промахи.
Главный визирь все еще продолжал размышлять, восседая на шелковых подушках, пока на полу перед
Михал-оглы был начальником акинджи, этих диких всадников, сеявших страх и опустошение во всех землях за пределами великой Оттоманской империи. Перед Главным визирем он предстал в полном боевом облачении, с неизменными крыльями грифа, прикрепленными на спине к его золоченой кольчуге. Когда его конь мчался во весь опор, эти крылья широко развевались, и их тень, летевшая по земле, казалась тенью смерти и разрушения. Не было на свете страшнее убийцы, чем Михал-оглы.
– Скоро тебе предстоит отправиться в земли неверных, – сказал ему Ибрагим. – И, как всегда, ты будешь убивать без пощады. Ты опустошишь поля и виноградники, сожжешь села и города, убьешь мужчин и захватишь в плен женщин. Земли, лежащие за пределами наших границ, будут стонать и вопить под твоими ногами.
– Я рад это слышать, о Любимец Аллаха, – отвечал Михал-оглы тихим вкрадчивым голосом.
– Но есть и еще один приказ внутри этого приказа, – продолжал Ибрагим, не сводя пристального взгляда с акинджи. – Ты знаешь германца фон Кальмбаха?
– Да, Гомбака, как его называет татарин.
– Именно так. Так вот, мой приказ – кто-то будет сражаться, а кто-то убежит, кто-то умрет, а кто-то выживет, но этот человек жить не должен. Разыщи его, где бы он ни спрятался, пусть даже погоня за ним приведет тебя к берегам Рейна. Награда – в золоте – тройной вес его головы.
– Услышать – значит подчиниться, мой господин. Люди говорят, что он непутевый потомок старинного германского рода, промотавший наследство по кабакам и в объятиях распутных женщин. Когда-то он принадлежал к Рыцарству Сент Джона, пока из-за пьянства...
– Но ты все же не пытайся недооценивать его, – мрачно заметил Ибрагим. – Каким бы пьяницей он ни стал теперь, во времена Маршали он заслуживал уважения. Запомни это!
– Нет такой берлоги, где он мог бы спрятаться от меня, о Любимец Аллаха, – заявил Михал-оглы. – Нет такой темной ночи, чтобы ее мрак помог ему скрыться от моих глаз, и не вырос еще такой густой лес, чащобы которого укрыли бы его от меня. Если я не принесу тебе его голову, значит позволю прислать мою.
– Хорошо. Достаточно, – кивнул Ибрагим, вполне довольный беседой. – Поезжай.
Зловещая фигура с крыльями грифа бесшумно выскользнула из голубой комнаты, а Ибрагим вновь погрузился в размышления о той кровавой пучине, в которую он только что ввергнул мир.
2
Крошечная соломенная хижина в небольшой деревушке недалеко от Дуная сотрясалась от мощного храпа, вырывавшегося из могучей глотки человека,
– Проснись, мой господин! О, проснись, добрый рыцарь... свинья несчастная... ну, пожалуйста! Вот собачья душа! Да проснись же, наконец!
– Эй, хозяин, наполни-ка мою фляжку, – сонно пробормотал рыцарь, пытаясь отпихнуть назойливые руки. – Что? Кто? Разорви тебя псы, Ивга! Чего тебе надо? У меня нет ни гроша, так что будь хорошей девочкой и иди куда-нибудь, а мне дай поспать.
Но девушка лишь еще сильнее принялась трясти полусонного Готтфрида.
– О, дурень несчастный! Поднимайся! Посмотри, что происходит!
– Отстань, Ивга, – пробормотал Готтфрид, вновь пытаясь оттолкнуть ее. – Отнеси-ка лучше мой шлем еврею. Он даст за него достаточно, чтобы можно было опохмелиться.
– Дурак! – в отчаянии крикнула она. – Не до денег сейчас! Посмотри на восток, там все пылает, и никто не знает, почему!
– А что, все еще льет? – спросил фон Кальмбах, начиная понемногу проявлять какой-то интерес к происходящему.
– Дождь давным-давно кончился. Бери скорей свой меч и бежим на улицу. Все мужчины в деревне пьяные – ты сам их напоил. А женщины не знают, что делать. Ой!
Девушка вскрикнула от неожиданности, когда хижина вдруг осветилась: оранжевый свет внезапной вспышки пламени проник сквозь многочисленные щели. Слегка пошатываясь, рыцарь, наконец, поднялся на ноги, нацепил на пояс огромный двуручный меч и нахлобучил на голову помятый, иссеченный шлем. Затем нетвердой походкой он поплелся за девушкой на улицу. На пороге его спутница, молодая и гибкая, одетая лишь в легкую короткую тунику, судорожно схватила Готтфрида за руку, испуганно прижавшись к нему.
На улице не было никакого движения и даже, казалось, самой жизни, лишь вода монотонно капала в огромные грязные лужи, стекая с насквозь промокших соломенных крыш, да ветер печально и тревожно завывал в черных мокрых ветвях деревьев, создававших непроницаемый бастион тьмы вокруг маленькой деревушки. Но на юго-востоке, поднимаясь все выше в темное свинцовое небо, разрасталось зловещее малиновое зарево, кидая багровые отсветы на черные грозовые тучи.
– Я могу сказать тебе, что это значит, моя девочка, – сказал Готтфрид, вглядываясь в сполохи огня. – Это дьяволы Сулеймана. Они переправились через реку и теперь поджигают деревни. Мне уже приходилось видеть подобное. Вообще-то я думал, что эти турецкие собаки появятся раньше, но из-за проливных дождей они, должно быть, повернули назад. Да, это точно акинджи: они сметают все на своем пути, ни перед чем не останавливаясь. Вот что, девочка моя, давай-ка быстро беги в конюшню за хижиной и приведи мне моего серого скакуна. Мы ускользнем на нем, как вода сквозь пальцы. Мой конь легко выдержит нас двоих.