Тень Великана. Бегство теней (сборник)
Шрифт:
– Десять секунд, – сказала Вирломи.
Оператор послушно навел камеру и отснял десятисекундный фрагмент. Во время съемки у костра опустилась ворона, но не стала ничего клевать, лишь прошла несколько шагов и снова улетела. Вирломи мысленно записала в сценарий: «Боги прислали своих вестников, и те улетели прочь, охваченные горем».
Подойдя к мертвым, Вирломи увидела, что у каждого трупа во рту торчит кусок кровавого полупрожаренного мяса. На убитых не стали тратить пуль – им просто перерезали горло.
– Крупный план. Этих троих – по очереди. По пять секунд на каждого.
Оператор
– Сколько еще минут осталось?
– Более чем достаточно, – ответил оператор.
– Тогда сними каждого из них. Каждого.
Оператор переходил от трупа к трупу, делая кадры, которым в ближайшее время предстояло разойтись по сети. Тем временем Вирломи шла от дома к дому, надеясь, что найдется хотя бы один выживший, которого можно было бы спасти. Но таковых не оказалось.
В дверях самого большого дома деревни Вирломи ждал один из ее людей.
– Прошу вас, не входите, госпожа, – сказал он.
– Я должна.
– Вряд ли вам хочется, чтобы подобное осталось в вашей памяти.
– В таком случае это именно то, чего мне нельзя забывать.
Поклонившись, он отошел в сторону.
Четыре вбитых в балку гвоздя служили семье вешалками для одежды. Одежда валялась грязной грудой на полу, не считая рубашек, завязанных на шеях четырех детей – младшему не было и двух лет, старшему около девяти. Их подвесили на гвоздях, где они медленно задохнулись.
В другом конце комнаты лежали тела молодой пары, пары средних лет и старой женщины. Взрослых членов семьи заставили смотреть, как умирают дети.
– Когда он закончит у костра, – сказала Вирломи, – приведите его сюда.
– Внутри хватит света, госпожа?
– Снесите стену.
Стену убрали за несколько минут, и темное помещение залил свет.
– Начни отсюда, – сказала Вирломи оператору, показывая на тела взрослых. – Медленный проход, потом чуть быстрее – туда, куда их заставили смотреть. Задержись на всех четырех детях. Потом, когда я появлюсь в кадре, оставайся рядом, но так, чтобы видеть все, что я буду делать с ребенком.
– Нельзя трогать мертвецов, – сказал один из мужчин.
– Мертвые Индии – мои дети, – ответила она. – Они не могут сделать меня нечистой. Нечисты лишь те, кто их убил. Я объясню все это тем, кто будет смотреть видео.
Оператор начал снимать, но Вирломи заметила в кадре тени наблюдавших со стороны солдат и велела ему начать сначала.
– Нужен непрерывный кадр, – сказала она. – Никто не поверит, если будут разрывы и склейки.
Оператор начал снова, медленно ведя камеру. Когда он задержался на детях секунд на двадцать, Вирломи вошла в кадр и, опустившись на колени возле тела самого старшего, коснулась пальцами его губ.
Мужчины судорожно вздохнули.
«Что ж, пусть, – подумала Вирломи. – Пусть так же вздохнет народ Индии. И народ всего мира».
Встав, она взяла ребенка на руки и подняла. Рубашка легко соскочила с гвоздя. Вирломи перенесла мальчика через комнату и положила в руки его молодого отца.
– О отец Индии, – громко произнесла она, – возлагаю в твои объятия твое дитя, надежду твоего сердца.
Поднявшись, она медленно вернулась к детям, стараясь вести себя так, будто не замечает камеры.
По очереди преклонив колени перед каждым из детей, она встала и освободила их от жестоких гвоздей, на которые они когда-то вешали платки или школьные сумки. Уложив второго ребенка, девочку, рядом с юной матерью, она проговорила:
– О мать индийского дома, вот дочь твоя, которая готовила и убирала рядом с тобой. Теперь же твой дом навеки омыт чистой кровью невинной девочки.
Вирломи уложила третьего ребенка, маленькую девочку, поперек тел мужчины и женщины средних лет.
– О история Индии, – сказала она, – найдется ли в твоей памяти место для еще одного маленького тела? Или ты наконец переполнилась нашим горем и этого тела тебе уже не вынести?
Сняв с гвоздя двухлетнего мальчика, Вирломи не смогла сделать ни шагу. Споткнувшись, она упала на колени, рыдая и целуя его искаженное почерневшее личико. Наконец к ней снова вернулся дар речи.
– О, дитя мое, дитя мое, зачем меня породила утроба – лишь затем, чтобы услышать твое молчание вместо смеха?
Вставать Вирломи не стала – это выглядело бы слишком неуклюже и механически. Вместо этого она поползла на коленях по грубому полу – медленно и величественно, словно в танце, – и возложила маленькое тельце на труп старухи.
– О прабабушка! – воскликнула Вирломи. – Прабабушка, неужели ты не можешь меня спасти? Неужели ты не можешь мне помочь? Прабабушка, ты смотришь на меня, но ничего не делаешь! Я не могу дышать, прабабушка! Ты стара, и это ты должна умереть раньше меня, прабабушка! Это я должен ходить вокруг твоего тела, умащая тебя гхи [7] и водой священного Ганга! Это в моих маленьких руках должна быть сейчас горсть соломы, чтобы совершить перед тобой пранам [8] – как и перед моими дедом и бабкой, перед моей матерью, перед моим отцом!
7
Разновидность очищенного топленого масла, играющая важную роль в церемониях жертвоприношений в индуизме.
8
Ритуальная форма индусского приветствия.
Так она отдала свой голос ребенку. Затем, обняв старуху рукой за плечи, она слегка приподняла ее тело, чтобы в камеру попало лицо.
– О малыш, теперь ты в руках Бога, как и я. Теперь солнце будет струить свои лучи, согревая твое лицо. Теперь Ганг омоет твое тело. Теперь огонь очистит тебя, и прах уплывет в море. Так же как и душа твоя вернется домой, ожидая очередного поворота колеса кармы.
Повернувшись к камере, Вирломи показала на всех мертвецов.
– Вот оно, мое очищение. Я умываюсь кровью мучеников. Запах смерти – мои благовония. Я люблю тех, кто за краем могилы, и их любовь соединяет осколки моей разбитой души.