Тени древней земли
Шрифт:
Само по себе это ничего не значит, подумал он. Кто бы ни забрал ее, он вполне мог стереть следы.
Он и сам в это не верил: в других делах тело оставалось на виду. Кроме того, еще не наступил день осеннего равноденствия, тот самый день. Диана была жива, он чувствовал это. Она была где-то спрятана, дожидаясь своего часа.
Мужчина огляделся вокруг. День был прекрасный, несмотря на то, что сентябрь уже приближался к середине. Облака медленно исчезали в лазурном небе. Воздух был мягким и чистым. Солнце излучало насыщенный желтый свет.
Он вспомнил, как
Его мысли были прерваны внезапным приступом кашля, который разорвал его на две части: как будто в легкие попала наждачная бумага. Это напомнило ему, что у него назначена встреча, которую он не может пропустить. Он уже опаздывал. Он в последний раз окинул взглядом раскинувшееся перед ним пространство, ища любую деталь, которая могла бы раскрыть судьбу девушки. Все тщетно.
Со зловещим предчувствием мужчина направился вместе с парой волонтеров к тропинке.
«Может быть, я ошибаюсь. Может быть, она беглянка и не имеет ничего общего с другими девушками», размышлял он.
На самом деле он прекрасно понимал, что это не так.
Или еще лучше: он это почувствовал.
Он присоединился к небольшой группе, которая сопровождала его на вершине, и они отправились обратно в долину.
Глава третья
У каждого сотрудника полиции есть хотя бы одно: нераскрытое дело, которое не дает спать по ночам, которое продолжает мучить годами, которое будит среди ночи, распирает чувство вины, мучает всплесками воспоминаний и неизгладимых образов. А те, кто еще не успел обзавестись такой книгой, получают ее в наследство от более опытного коллеги. Как эстафетную палочку. Договор о том, что надо усмирить демонов прошлого, успокоить призраков и спокойно умереть, не жалея о том, что мог бы сделать, но не сделал.
Роман Барсуков, подполковник городской полиции, размышлял над своим случаем, когда онколог из больницы Семашко в Симферополе сообщил ему, выражаясь иносказательно, что химиотерапия не принесла желаемого результата.
— Сколько? — не стал церемониться Барсуков.
— Сколько чего? — озадаченно спросил доктор.
Подполковник встал. В этот момент ему показалось, что от одного только вставания со стула у него разрываются мышцы. Без трости он, наверное, не смог бы стоять. Виной тому был поход в район горы Демерджи, но не только это: он чувствовал, что жить ему осталось совсем недолго. Но ему нужно было знать, сколько именно.
— Сколько еще мне нужно?
— В настоящее время необходимы новые тесты для…
— Доктор, я умираю, мы не будем говорить об этом. Мне просто нужно знать, когда это произойдет, чтобы я мог… спланировать все заранее.
— Согласно текущему диагнозу, у вас есть от трех до пяти месяцев, максимум — семь. Проблема
— Нет, это не так. Больше никакой терапии. Иногда нужно смириться с поражением. Я слишком устал, чтобы продолжать борьбу.
— Я это понимаю. В данном случае — тем более.
Барсуков вздрогнул.
— Мне очень жаль. — дежурно добавил врач.
— А там, – сказал Роман, постукивая себя по виску, – сколько времени он будет нормально работать?
Это было его главной заботой. Болезнь уже начала влиять на его ясность мышления, разрушать его воспоминания. Мыслить становилось все труднее с каждым днем. Иногда он останавливался на середине фразы, не представляя, как ее закончить, вызывая у собеседников тревогу и сострадание.
Взгляда доктора было достаточно, чтобы ответить на его вопрос. В этот момент он понял, что больше не может ждать. До самого конца он надеялся найти решение самостоятельно, но пришло время обратиться за помощью. Без промедления.
— Спасибо за все, доктор.
Он с трудом вышел из больницы. Он сел в такси, и его высадили перед старым баром, который он часто посещал в свободное от службы время еще в девяностые. Внутри бар был отделан в старомодном стиле: низкий свет, создававший домашнюю обстановку, клетчатая разноцветная плитка на полу, массивная стойка из дуба, оригинальные алюминиевые фонтанчики, поблескивавшие в полумраке, классическая неоновая вывеска, пепельницы — бар был для курящих, музыкальные колонки под потолком и разнообразные пожелтевшие плакаты на стенах, которые делили пространство с афишами прошедших футбольных матчей. Единственное отличие с девяностыми заключалось в том, что бармен за стойкой уже не корпел над газетой, а следил за новостями на планшете.
Да, кроме этого, ничего не изменилось. «Только ты неузнаваем», сказал себе Барсуков, глядя на свое отражение в зеркале. Этот истощенный человек, изможденный болезнью, с исхудавшими щеками и выражением страха и неверия, не мог быть им. Но зеркало не лгало.
Он сразу заказал двойную порцию и сел в кабинку, запыхавшийся и измученный. Он потягивал свою водку. Он считал, что заслужил это, хотя доктор, вероятно, не согласился бы с ним.
«К черту врачей. С меня хватит», думал он, глядя на свою правую руку, которая теперь с трудом удерживала стакан. Он смотрел на нее с дрожью, как будто она ему не принадлежала, как будто немыслимо было быть пленником этого больного тела, которое с каждым днем увядало все больше и больше.
«Эта ужасная проблема, которую я видел, заразила меня?», спросил он себя. Он выпил и предпочел оставить свой вопрос в подвешенном состоянии. У него сейчас были дела поважнее.
Барсуков достал из кармана листок бумаги. Он не мог больше откладывать обращение: он слишком долго тянул с этим, думая не о том, что победит опухоль, а о том, что сможет протянуть еще несколько лет, хотя бы один или два. В этот момент он понял, что не может взять правосудие в свои руки. Этот вывод был почти освобождающим.