Тени исчезают в полдень
Шрифт:
– Про Клашку-то… со чьих слов наболтал Андрону? – спросил Фрол.
Юргин перестал сбрасывать сено, сказал:
– Коль ты догадливый такой, чего спрашиваешь?
– Не притворяйся, сволочь! Устин Морозов это тебе…
– Вот что я скажу, Фрол Петрович, – перебил его Илья. – Догадалась было телушка, зачем хозяин с ножом в сарай зашел. Да поздно уже было…
Фрол невольно поднялся с ящика.
– Вот так, – усмехнулся Илюшка и опять принялся за работу.
Пошатываясь, Фрол вышел из ограды юргинского дома, постоял
На небе не было видно ни луны, ни звезд. С заречья тянула стужа, напахивало холодным запахом снега, точно там уже легла зима.
– А-а! – махнул вдруг Фрол рукой и пошел к дому Клашки Никулиной.
Когда Фрол вошел в комнату, Клашка, одетая, лежала на неразобранной кровати и, заломив руку под голову, смотрела в потолок. Огня в комнате не было, и Клашка спросила, не вставая:
– Кто там?
Фрол помолчал и сказал несмело:
– Я это.
Еще секунду-две полежала Клашка, стремительно соскочила на пол, босиком кинулась к выключателю. Электрический свет облил ее, вдавил в стену. Она прижала руки к груди, точно боялась, что сейчас выскочит сердце. Метнулась к окнам, задернула занавески, потом, растерявшись окончательно, сдвинула их в сторону, опять сложила руки на груди.
– Ты… ты не бойся! – проговорил Фрол. – Я ведь… так я.
Он снял шапку, сел возле двери на стул. Белые волосы его рассыпались в обе стороны. При электрическом свете они переливались и поблескивали, казались еще белее.
– Чего тебе?.. Зачем ты?.. Чего надо? – задыхаясь, выговорила Клашка. Крепко притиснутые к груди ее небольшие, шершавые от работы руки приподнимались и опускались.
– Не знаю я, – ответил Фрол, встал и одну за другой принялся задергивать оконные занавески. Клашка следила за ним с ужасом, но не останавливала. – Пришел вот… Ты зачем тогда, возле озерка, со мной? Так и я – не знаю…
Закрыв окна, Курганов сел к столу и застыл, не глядя на Клашку.
– Уходи… уходи, ради Бога! – попросила Клашка. Голос ее дрожал и рвался. – Ты… ты ведь седой весь…
– А ты молодая разве? – с грустью спросил Фрол. И после долгого молчания усмехнулся: – Я, считай, с двадцати годов седой. Ты еще в люльке качалась, а я уже поседел.
– Люди-то… люди-то что скажут? – голос ее рвался.
– Люди? – с тоской переспросил Фрол. Он поднял голову и поглядел на стенку, где в простенькой березовой рамке под стеклом висел портрет Федора Морозова. – Что люди? Все равно говорят уж…
Клашка, пошатываясь, побрела куда-то вдоль стены. Остановилась возле печки, оперлась о шесток.
– Нет, нет… не может быть! Не имеют права!! Я Федю жду…
– Потому и говорят, что не имеют, – горько и как-то обреченно уронил Фрол.
Потом долго-долго молчали. Ослепительно, как солнце в пустом небе, горела посреди комнаты электрическая лампочка. Но света ее все равно хватало только на эту комнату, а там, за тонкими стеклами, за окнами, стояла густая тьма. Оба видели
– Снег, наверное, завтра упадет, – сказал Фрол.
Клашка не понимала, о чем он говорит. Она, вся сжавшись, ждала, что сейчас посыплются со звоном выдавленные стекла, тьма хлынет в комнату, зальет все сплошной чернотой. Она была твердо уверена в этом, знала, что произойдет это через минуту. Вот осталось только полминуты, десять секунд, пять, две, одна…
Стекла выдержали, не посыпались. Но зато распахнулась дверь, все равно зазвенел в ушах звон, и все равно стало темно в глазах.
У порога, одетая в новую фуфайку, стояла жена Фрола Курганова, Степанида.
Клашка была без кровинки в лице. Но – странное дело! – звон в ушах вдруг утих, точно растаял, тьма рассеялась. Она стояла теперь окаменевшая и спокойная, смело глядела в злые и вместе с тем тревожные Степанидины глаза. Глядела и чувствовала, что где-то внутри разливается острый холодок, ползет вверх по всему телу.
– Чего надо? – спросил вдруг Фрол у жены, не вставая. И Клашка улыбнулась чуть-чуть, одобрила: именно, чего, мол, ей здесь надо?
– Мимо я шла, – сообщила Стешка. – Простите уж…
– Ну? – проговорил Фрол.
– Видела, как… занавески открывали да закрывали.
Фрол пожал плечами, будто удивляясь, и сказал:
– Ступай домой. Сейчас приду.
– Фрол! – закричала вдруг Степанида, подавшись вперед. – Ты что делаешь-то?! Опомнись!
Ее тяжелый полушалок скользнул по гладким, туго зачесанным назад волосам и упал на плечи. От электрического света волосы поблескивали, делали ее красивой и молодой.
– Ступай, сказал! – чуть повысил голос Фрол.
– И ты?! – укоризненно повернулась Степанида к Клашке, сделала к ней два шага. – И ты?.. Что делаешь-то, а?
– За что ты меня коришь? – шепотом начала говорить Клашка. – Что я делаю?! Ты всю жизнь с мужиком прожила, а я не знаю даже, как мужская пропотевшая рубаха пахнет. Ты это понимаешь, а? Понимаешь или нет, я спрашиваю? – закричала уже Клашка, не помня себя. – Занавески, говоришь, задернули? Ну, задернули. Чтоб любопытные глаза не пялили. Дверь вот еще не успели закрыть да на стол собрать!
Клашка кричала, не трогаясь с места, а Степанида все пятилась и пятилась назад, пока не прижалась спиной к двери.
– Клавдия! – выкрикнула наконец Степанида. – Подумай, ради Бога, чего говоришь!
Клашка и в самом деле не отдавала себе отчета. Ей казалось: у нее хотят отобрать то, о чем она всю жизнь мечтала, чего ждала и дождалась наконец и что должна защищать.
Но это было только мгновение, как после вспышки, когда на несколько секунд становится темно в глазах. А потом темень медленно рассеивается, выплывают из ее глубины знакомые очертания предметов, и все становится как прежде.