Тени за холмами
Шрифт:
Её кабинет оказался пуст, и мы решили поискать ассистентку Улиуса у него. Но там тоже никого не обнаружилось: глава департмента, не дурак начальствовать, никогда не спешил на работу спозаранку. «Часом опоздано — больше дел без тебя роздано,» — говорил он, привычно переиначивая поговорку.
Зато в коридоре на обратном пути мы встретили Гамора — одного из Ловчих-близнецов. Он нёсся на нас, как степная пылевая буря, и бабочка на шее алела знаком «опасность».
— Это жестка-а-а-а-ач! — заорал Гамор издали, с таким расчётом, что его услышим не только мы, а весь второй этаж.
Парень любит быть в центре внимания.
— Шефа нет, — сказала я, когда кудлатый Ловчий чуть не вышиб начальственную
Полынь осведомился:
— Со стен на двери перешел, коллега? Не всё в этом мире стоит рушить, знаешь ли.
Гамор мгновенно присмирел: вспомнил, чей кабинет мы подпортили на днях, и сообразил, что дать за такое по башке никогда не поздно.
— Ну, тогда вам скажу! — решил Гами, пальцами одной руки барабаня о пальцы второй. Жест, преисполненный хитрого предвосхищения, — Селия в Лазарете, короче. И еще пяток наших сотрудников — тоже!
— Что случилось? — хором спросили мы у Гамора.
Он невольно улыбнулся, когда по коридору разлилась смесь тревоги и интереса. Есть люди, у которых это — любимое меню. «Сынок, что на ужин сегодня купить?» «Немного сплетен, мама!» «А на десерт?». «Катастрофу, если будет!».
— Про Вира ж знаете, ну? — начал Гамор. — Так он опять учудил. Вчера в Безлунном театре объявился. Там шла пьеса, докатилась уже финала, и вдруг четверо зрителей (башенных чародеев, как потом узнали) выскочили на арену. Все, короче, встретили их аплодисментами, и чуваки под народное хлоп-хлоп стали плести заклинание. Усыпляющее — ядрён-батон! Оно прокатилось по рядам, не встретив никакого сопротивления: решив, что это часть шоу, люди засыпали с чистой совестью, как утятки. Свидетельства зрителей на этом заканчиваются, сменяясь описанием сладостных дрём. Собсна, я их как раз у иноземцев и записывал, не то чтоб это реально важно, ну вы понимаете, экзотика там, тайные мыслишки, происки подсознания…
Гамор захихикал было, но тотчас поперхнулся, наткнувшись на мой испепеляющий взгляд.
Нервно поправив бабочку, близнец продолжил, уже спокойнее (может же, когда хочет):
— Что касается четверых бунтовщиков, то, усыпив остальных, они направили ташени в Теневой департамент с текстом: «Вы снова проворонили нападение. Ждём вас в Безлунном. ВИР». Ходящие послушно примчались. А дальше прах знает, что было, потому что чародеи-бунтовщики, с чьих слов веду рассказ, тоже все уснули. «Подчинились страстному желанию сделать это». Короче, белое пятно на глазу правосудия. Зато у-у-у-тром… Утром зрители начали просыпаться. И натурально охренели. На сцене была написала цифра «четыре» и фраза «Око за око, козлы». Четверо наших теневиков мирно дрыхли. А вместо двух других были… Зловонные лужи, в которых продолжали разлагаться золотые балахоны и железные маски. По предварительному анализу — серная кислота, усиленная проклятьем, заточенным на органику.
Я вытаращила глаза, поперхнувшись.
— Пепел! — ругнулся Полынь. — Серьезно? Виры завалили Ходящих в прямом столкновении?
— А вот прах его знает, насколько оно было прямым, — Гамор понизил голос и бешено задвигал бровями, — Теневики, мягко говоря, не хотят распространяться. Но, я так полагаю, пока они были отвлечены на чародеев, на них напали извне настоящие Виры. Бунтовщики оказались всего лишь жертвами подмененных амплуариев: вместо нормальных ролей им досталось вот такое безобразие, а амплуарию, как известно, противиться невозможно!
Тут я глубокомысленно кивнула, вспомнив собственные песни и пляски в ночи. Оказывается, мне очень даже повезло с ролью.
— Почему Селия в больнице? — Полынь нахмурился.
— Слишком сильное снотворное. Много побочек, лекари настаивают на полноценном осмотре. Плюс боятся, что злокозненный Вир какое-нибудь спящее проклятье в людей засунул. До выходных решили всех в Лазарете оставить. Вообще, конечно, ситуация аховая, — Гамор крякнул, — Если Ходящие не остановят Виров, их добьёт уже Сайнор, самолично. Жесть, да? — воодушевленно закончил он.
— Жесть, — согласилась я.
— Гамор, а я правильно понимаю, что ты сегодня опять дежурный? И бумажная работа — в отсутствии Селии — на тебе? — меж тем, спросил Полынь, пальцем указывая на значок в виде розы ветров, закрепленный на шерстяной жилетке младшего Ловчего.
— Ага. Не то стал бы я шефу плохие новости приносить — себе дороже! — прыснул близнец.
— Отлично. Тогда оформи нам с Тинави по три дня отпуска. Начиная с сегодня. Тоже до выходных получится. Сможешь?
— Ого, как вы шустро подсуетились! — восхитился Гамор. — Чё-то я не сообразил слиться, пока нашей всея белобрысой злобной мачехи тут нет…
— Гамор! Повежливей! — возмутилась я.
— Всё оформлю в лучшем виде, — пообещал близнец, миролюбиво поднимая ладони. — Кот из дому — мыши в пляс, хей!
На первый этаж мы спускались в мрачной задумчивости.
— Не нравится мне, что мы уезжаем из Шолоха. Бросаем всё на полпути, — призналась я и мимоходом потерла клюв скульптуре ястреба, что сидел в лестничной нише, нахохлившись и зыркая в сотрудников черными опалами глаз.
Совет: никогда не пренебрегайте возможностью сделать что-то на удачу. Тем более, если у вас, как у меня, вся жизнь состоит из междометий.
Негодующе-удивленных, преимущественно.
— Меня поражает твоя гордыня, — вздохнул куратор.
— Причем здесь она? — я опешила.
— Ты очень не любишь делегировать, Тинави. Вечно всё жаждешь делать сама. Кто-то скажет: ути, какая святая лапочка, не хочет напрягать людей… Но в большинстве случаев нежелание распределять дела и ответственность — это следствие недоверия к другим. Якобы никто не сделает достаточно хорошо. Только ты, умница. А это как раз гордыня, — Ловчий усмехнулся, запрыгнул на перила и проехал по ним последний пролет широкой ведомственной лестницы. — Я сам такой же. Борюсь с этим всеми силами, но где-то внутри до сих пор верю: чем больше ты на себя взвалил проблем, тем больший ты молодец. Комплекс жадины-героя, что ли? Не знаю.
Я только вздохнула.
Вдруг нас окликнули от фонтана.
Это оказалась Андрис Йоукли. Всегда улыбчивая, сейчас Ищейка казалась непривычно-смурной. Глаза Андрис — смесь мёда и лимона — были приглушены беспокойством. Девушка шла, хмурясь, засунув руки в карманы синего комбинезона, и стекла в очках на ее лбу бронзовели очень тускло.
— Йоу, — без энтузиазма проговорила Ищейка, подходя.
Она продолжила без предисловий:
— Ребят, а вы когда в последний раз видели Мелисандра? Я сейчас была у его домохозяйки. Старушка в панике. Говорит, её мальчик не пришел завтракать, хотя она такие блинчики сделала, как раз как он любит — с «выжженными лицами», как бы жутко ни звучало. И что последние пару дней они вдвоем расследовали какое-то действительно важное дело, заказанное аж госслужащим — там и похищения детей, и международная работорговля… И я ведь знаю, что госпожа Бланкет-Кес слегка того, — Андрис раскрытой ладонью покрутила у виска, — Но на Брюквенной аллее действительно пахнет бедой. Знаете этот запах? Немного горький, пыльный, как будто кожаный — и с кислинкой, клеющейся на язык — не отдерёшь, не отсчистишь. Ну и Мелисандр — он же "свой". Госпожа Бланкет-Кес боится, что он подобрался к врагу слишком близко. Но старушка неправа, да? — Андрис уперла руки в бока и побарабанила пальчиками по ремню, утяжеленному всякого рода отвертками, — Наш красавчик просто загулялся?