Тени
Шрифт:
– Ну-ну, оставим это!.. Скажи, ты не боишься?
– Не думаю, чтобы чувство, которое я теперь испытываю, следовало назвать страхом.
– А я чувствую именно страх, хотя, сказать по правде, у меня меньше поводов к ссоре с богами, чем у тебя. Не кажется ли тебе, однако, что, оставляя нас здесь, на волю хаоса и собственных усилий, боги обманули наши ожидания?
– Это зависит от того, каковы были ожидания... Чего же ты ждал от богов, друг Елпидий?
– Чего ждал, чего ждал!.. Странные вопросы предлагаешь ты, Сократ!.. Если человек приносит в течение своей
– Удачи тебе не было?
– Удача была, добрый Сократ, но...
– Понимаю,- не оказалось теленка.
– Ах, Сократ, ну, могло ли не быть какого-нибудь теленка у богатого кожевника?
– Теперь я понимаю: была и удача, и теленок, но ты оставлял их себе, Герму же не досталось ничего.
– Ты умный человек, я это говорил много раз... Увы, свои обеты я исполнял не более трех раз из десяти и с другими богами поступал не лучше, чем с Гермесом. Если и с тобой, как я думаю, случалось что-либо подобное, то не в этом ли причина, что мы теперь оставлены оба?.. Правда, я приказал Лариссе принести после моей смерти целую гекатомбу... {Прим. стр. 341}
– Но ведь это уже Ларисса, друг Елпидий, а обещание дано тобою.
– Это правда, это правда... Ну, а ты, добрый Сократ? Неужели ты, безбожник, поступал в отношении богов лучше меня, богобоязненного кожевника?
– Друг! не знаю, лучше ли я поступал или хуже. Прежде я приносил жертвы, не давая обетов, а в последние годы я не давал ни тельцов, ни обещаний...
– Как, несчастный, ни одного теленка?
– Да, друг, если бы Герму пришлось питаться одними моими приношениями, боюсь, он бы сильно отощал...
– Понимаю! Ты не занимался торговлей скотом и приносил ему от предметов другого промысла. Может быть, мину, другую из платы твоих учеников?
– Друг, ты знаешь, что я не брал платы с учеников, а промысла едва хватало на собственное прокормление. Если бы боги рассчитывали на остатки от моей суровой трапезы, они сильно обманулись бы в расчетах.
– О нечестивец! Перед тобой и я могу похвалиться святостью. Посмотрите, боги, на этого человека! Правда, я иногда обманывал вас, но порой все-таки делился с вами излишками удачной торговли. Дает много дающий что-нибудь в сравнении с нечестивцем, который не дает ничего! Знаешь что: ступай себе один. Боюсь, как бы общество подобного тебе безбожника не повредило мне во мнении богов.
– Как хочешь, добрый Елпидий. Клянусь собакой, никто не должен насильно навязывать свое общество другим. Отпусти полу моего плаща и прощай. Я пойду один.
И Сократ пошел вперед, все так же твердо, хотя и исследуя на каждом шагу почву. Но Елпидий тотчас же закричал ему вслед:
– Погоди, погоди, мой добрый согражданин, и не оставляй афинянина одного в таком ужасном месте! Я только пошутил, прими мои слова в шутку и перестань торопиться. Я удивляюсь, как можешь ты видеть что-нибудь в такой кромешной тьме.
– Друг, я приучил свои глаза.
– Это хорошо. Однако я не могу похвалить тебя за то, что ты не приносил жертвы богам. Нет, не могу, бедный Сократ, не могу! Наверное, почтенный Софролиск не тому учил тебя смолоду, и ты сам, я видел это, прежде участвовал в молениях.
– Да. Но я привык исследовать разные основания и принимать только те, которые, после исследования, оказывались разумными... Итак, пришел день, в который я сказал себе: Сократ, вот ты поклоняешься олимпийцам. За что же именно ты им поклоняешься?
Елпидий засмеялся.
– Вот это так! Право, вы, философы, не находите порой ответов на самые простые вопросы. А вот я, простой кожевник, никогда в жизни не занимавшийся софистикой... и, однако, я знаю, почему следует почитать олимпийцев.
– Скажи же, друг, поскорее, пусть и я узнаю от тебя - почему?
– Почему? Ха-ха-ха! Но ведь это так просто, мудрый Сократ.
– Чем проще, тем лучше. Но только не скрывай от меня твоего знания. Итак, почему следует чтить богов?
– Почему?.. Да ведь все делают это...
– Друг! ты знаешь хорошо, что не все. Не вернее ли сказать: многие?
– Ну, пусть многие...
– Но скажи мне, не большее ли количество людей делают зло, чем добро?
– Думаю, что это правда: зло встречается чаще.
– Итак, надлежит делать зло, а не добро, следуя за большинством?
– Что ты говоришь?
– Не я, ты сам говоришь это, я же думаю, что множество преклоняющихся перед олимпийцами не есть еще основание, и нам нужно поискать другого, более разумного. Быть может, ты находишь их заслуживающими уважения?
– Это вот верно.
– Хорошо. Но тогда новый вопрос: за что же именно ты уважаешь их?
– За их величие, это ясно.
– Пожалуй... И я, может быть, скоро соглашусь с тобой. Мне остается только узнать от тебя, в чем состоит величие... Ты затрудняешься? Поищем же ответа вместе. Гомер говорит, что буйный Арей, ниспровергнутый камнем Паллады-Афины, покрыл своим телом семь десятин.
– Вот видишь, какое огромное пространство!
– Итак, в этом величие?.. Но, друг, вот опять недоумение. Не помнишь ли атлета Диофанта? Он выделялся целою головой из толпы, а Перикл был не выше тебя. Кого, однако, мы называем великим, Перикла или Диофанта?
– Я вижу, что величие действительно не в громадности.
– Да, величие-не громадность, это правда. Я рад, что мы кое в чем уже с тобой согласились. Быть может, оно в добродетели?
– Конечно!
– Я опять думаю то же. Теперь скажи, кто же перед кем должен преклониться: меньший ли перед большим или, наоборот, более великий в добродетели должен преклониться перед порочным?
– Ответ ясен.
– Думаю. Теперь пойдем дальше: скажи мне по совести, убивал ли ты стрелами чужих детей?