Теннис в недавнем прошлом
Шрифт:
Он вышел на свое любимое место - между колоннадой и Дворцом Пионеров (бывшим Воронцовским).
Огни порта складывались в великолепную, фантастическую картину. Каждый раз, проходя здесь, хотелось стать и любоваться. Но сейчас Артур подумал, что каждый отдельно взятый огонек из этого фейерверка - скучнейшая, в сущности, вещь. Или фонарь в доке, до смерти надоевший всем, кто там работает. Или прожектор, проклинаемый неведомым электриком, который несет "ответственность за исправность". Или еще что-то того же рода - и такого много, много...
А хочется думать, что
"Черт, - выругался Артур, - похоже, теперь я почти повторил ее слова."
Пора было идти. Но он стоял, поставив ногу на каменный парапет и впервые за сегодняшний день не хотел уходить.
А почему, собственно, пора?
"Представляешь, Лена, вот изобретут в будущем когда-нибудь такую гениальную штуку..."
Ты придумал интересную штуку, Арчи! Заплатил сто рублей, зашел в кабинку...
Интересно, а придумают такое или нет? И тогда одним вечным сюжетом станет меньше: сразу сделаются бессмысленными все эти истории с переодеваниями мужчин в женщин и наоборот, - наивные полудетские истории. Останется только личность.
"Вы изменяли фамилию? А почему нет отметки в паспорте?"
Проституции тогда тоже конец. Если у тебя есть друг (абстрактная личность}- и вы оба как раз получили отпускные...
"Новая история человечества."
А это уже чья мысль? Лена, это не ты сказала?
"Но ведь даже тогда!" - решил Артур.
Тогда можно будет стать у окна, и прогнуться, расставив ноги, и услышать: "Ну ты и сучка, Арчи!" - и что-то там дальше (Лена знает), - но даже тогда невозможно будет взглянуть на мир - и на себя - ее глазами.
Новая история со старыми вопросами.
– А мы повзрослели, - сказал портовым огням Артур и уже решительно направился домой.
Он лежал, не двигаясь, и глядел на отсвет из окна. Лена, как обычно, заснула раньше.
Он старался избавиться от всех, всех бродячих мыслей.
Когда стало тихо, так тихо, как бывает лишь два часа в сутки - между тремя и пятью, Лена внезапно проснулась.
Артур вздрогнул: кажется, он никогда еще не слышал, чтобы она плакала.
От неожиданности он сел на кровати и даже не знал, что сказать. Лена рыдала, он не пытался ее успокаивать.
. Наконец, это закончилось.
– Я хочу любить всех, просто любить! Я хочу, чтобы всем было хорошо. Со мной. И не только со мной. А они... они хотят лишь для себя. И еще я научила их хотеть моего тела. Понимаешь, я хочу чего-то вообще, такого, что не могу выразить, а она... да все они, все хотят совершенно конкретных вещей. А разве дело во всех этих оргазмах... институтах... Правда?
– Да, - ответил Артур, - дело не в этом. И вытер ей слезы.
– Грандиозный!
– с удовольствием проговорил Артур. Лена задумалась. Она приблизилась к окну, зачем-то ушла на кухню, вернулась, потом села напротив Артура и спросила:
– Что будем делать?
– Наблюдать, - ответил Артур.
– А ты разве чувствуешь себя виноватой?
– Я?!!!
– переспросила Лена.
И Артур от всей души рассмеялся.
Утром
Глаза у нее были наглые, как никогда.
– Встречалась с Инночкой, - сказала Лена.
– Ну?
– Она наконец решилась поставить мне жесткий ультиматум.
– А ты послала ее вслед за Димочкой, - сделал вывод Артур.
– Да. Странно, я думала, они совершенно разные.
– Они и есть совершенно разные. Просто мы с тобой одинаковые. Хотя нет, мы тоже разные.
– Инночка говорит, записала нас однажды на диктофон.
– Врет. Откуда у нее диктофон? А кстати, перед тем как послать подальше, ты ее погладила по щеке?
– Ласково-ласково!
– Я в этом не сомневался.
– Правда?
– Правда. Я в тебе никогда не сомневался.
– Это замечательно!
– Теперь нас ждут веселые деньки.
– Ты думаешь, она действительно решится устроить скандал?
"Наверное, она права", - думал Артур, сидя в конторе за столом, изрезанном дикими письменами задолго до появления здесь Артура.
"Наверное, действительно, чтобы быть честным, надо уметь забывать о последствиях. Наверное, это правильно. Но все-таки как я не люблю скандалы, объяснения, разбирательства..."
На работе, когда не слишком хотелось спать, можно было думать. Сколько угодно. И Артур этим пользовался.
Между прочими, более суетными мыслями он вспомнил, как на днях, листая очень умную книгу, спросил Лену:
– Тебе в "Илиаде" кто больше нравится?
– Не читала, - решительно ответила Лена.
– Ну, хоть в переложении-то?
– И в переложении не читала.
– Ну, хоть в чем там дело знаешь?
– Одиссей, Ахиллес, да?
– Вот-вот.
– Так, в общих чертах догадываюсь.
– Понятно, - сказал Артур.
– Бывает. Передавай привет своему высшему образованию.
– И особенно истории культуры, - добавила Лена.
– Да, и особенно истории культуры.
– А тебе-то самому кто больше нравится?
– Где?
– Ну, в этой твоей... в "Илиаде"?
– А-а... Да есть там двое...
..."Шлемоблещущий Гектор" подходил к дому Париса на акрополе, обливаясь потом. Хотелось спать, хотелось, чтобы голова отдохнула от надоевшей меди, но Гектор не снимал шлем. Он не снимал шлем по той же причине, по какой не оставил страже у городских ворот свою огромную, неподъемную для доброй половины воинов пику в одиннадцать локтей длиной. Всю дорогу от стены до акрополя его встречал, провожал, им любовался народ -большей частью, женщины и раненые. Они должны были видеть Гектора в блестящем шлеме и с огромной пикой. Дом Париса, построенный перед самым началом войны, выделялся в Трое своей красотой и изяществом. Он был красивее огромного пятидесятикомнатного дома Приама. Красивее храма Афины, хотя вслух об этом никто никогда не говорил, И уж конечно красивее тяжеловесного, монументального жилища Гектора.