Теорема о неполноте
Шрифт:
– Давай сборемся! – мотнул он лысеющей головой.
Варламов улыбнулся. Он и сейчас борец, Вадик. Но уже только в душе. А так – руки дрожат, глаза слезятся. Сейчас будет на пиво просить.
– Дай пятнадцать рублей, – сказал Вадик, склонив набок голову. – Трубы горят.
– Долго думал, Вадик, у кого попросить? – спросил Варламов.
– Так я ж отдам, – удивился Вадик. – Ты ж типа учёный, да? Ну, бывший. Пенсия, небось, ага?
– Пенсия… Не зли меня, Вадик, я тебя прошу. Не расстраивай. Смотри, какой денёк. А ты всё бухаешь. Не надоело?
Вадик округлил глаза и в изумлении пожал плотными
– Так я же встал на путь исправления! Только вот пива и всё. Железно! Слово офицера!
– А ты что – офицер?
– Нет, – удивился Вадик, – с какой стати? Дай на пива попить, а?
Варламов знал, что Вадик в таком состоянии способен канючить часами. Порывшись в карманах комбинезона, он нашёл десять рублей и протянул их Вадику.
– Может мелочь есть? – внимательно прищурился Вадик.
– Сейчас поссоримся, хочешь?
– Эх, – Вадик горестно махнул рукой и, пошатываясь, зашагал к своей будке.
…Да, так вот выходит, что согласно Большой теореме Гёделя собственный маразм засечь невозможно. Чтобы полно описать систему, нужно оказаться вне её. Вот оказался Варламов вне своей молодости, и только тогда стало видно, что это на самом деле было. Кто-то из великих сказал, что с тремя вещами вот так. Как окажешься вне их, так и видно становится, что это было. А три вещи эти – молодость, здоровье и свобода.
Только Варламов ещё бы добавил – жена. Кто же это сказал? Кажется, тот же Шопенгауэр. В старости этот тип общался только со своим пуделем Бутцем. Зажигал новомодные стеариновые свечи и рассказывал ему долгими вечерами, каков негодяй этот Гегель. А верный Бутц каждый раз, услышав это имя, шевелил ушами и тихонько рычал в ответ.
Вот и Варламов так, только пуделя у него нет. Вообще, никого нет, хоть шаром покати. Иногда, когда он вот так сидит на раскладном стуле, к нему приходит гаражная собака Лизка. Она кладёт крупную жёлтую голову ему на колени, смотрит на него умными грустными глазами и слушает.
– Что, Лизавета, грустишь? Скоро лето, не грусти… – качает седой головой Варламов. – Сколько нам ещё топать осталось? Не знаешь? А что ты, вообще, знаешь? И я не знаю… Ничего не знаю. Ничего…
Как-то неинтересно стало ему с гаражными. Вообще, с людьми. Вот и сейчас мужики собирались в пустом гараже Кондрюцькова и выпивают. Неинтересно потому, что Варламов знает наперёд все их разговоры под водочку. Мужики в основном все за сорок, поэтому женская тематика уже сильно сведена на нет. Но Нинель вспомнят обязательно, да и то, как председателя их кооператива. Нинель тёртая женщина и дела кооператива она ведёт мудро. Мудро, потому что их кооператив «Радуга», хоть и большой, но незаконный. Так говорит Нинель. Нелегитимный с точки зрения действующего законодательства и подзаконных актов. И поэтому время от времени его хотят снести. Тогда Нинель собирает деньги и относит их адвокату. По словам Нинель, этот адвокат проделывает титаническую работу, чтобы кооператив не снесли, а, напротив, узаконили.
Бежит с плеском по пластмассовым стаканчикам водочка, хрустят солёные огурцы, заходит за крыши гаражей апрельское солнышко, и течёт неспешно и основательно мужская беседа. Вот кто-то сказал, что Нинель была какая-то сильно нервная на последнем собрании. А кто-то сделал предположение, что это от того, что её муж, долговязый очкарик, плохо ухаживает за ней по ночам. И все начали гоготать. Потом кто-то заметил глубокомысленно, что нынешний мужчина ослабел по мужской части, а женщины остались крепкими. И это неудивительно, всё из-за сложной экологической обстановки и постоянных стрессов, которые сказываются на уязвимых мужчинах.
И так бывает каждый раз. Сейчас начнут интересоваться друг у друга, видел ли кто этого самого адвоката хоть раз в глаза. Окажется, что нет, а денег уже собрали ого сколько. Может, и нет никакого адвоката, Нинель всё придумала, а что?
Потом, выпив почти всю водку, сойдутся на мнении, что таки да, нет в жизни правды. И счастья нет. Но правда будет. Такой тост даже у них есть.
Мужики разлили остатки водки в пластмассовые стаканчики и произнесли последний тост:
– Правда будет!
Потом доели огурцы и стали расходиться к жёнам. Остался только Вадик в своей будке, да Макс.
Макс никогда не принимает участия в разговорах, сидит молча, да и пьёт мало. Максу лет тридцать, он почти лысый, невысокого роста, ходит в форменном красном комбинезоне с надписью на спине «Виннер-Форд» и живёт в этом пустом гараже. Появился он здесь месяц назад. Откуда он взялся никто из гаражных мужиков, включая Вадика, не знал.
… – Есть много инструмента, – сказал Макс Варламову глухим голосом, глядя себе под ноги. – Может пропасть.
– Что за инструмент? – спросил Варламов.
– Разный. Дорогой. Может пропасть, – повторил Макс, не поднимая головы.
– Твой?
– Мой, да.
– Ну, приноси, сложим у меня, – Варламов пожал плечами.
– А, можно?
– Почему нет?
– Ну, ладно, завтра завезу. Только никому не надо говорить, хорошо?
– Ну, ладно, – сказал Варламов и, помолчав, спросил: – А ты кто?
Макс не ответил. Переминаясь с ноги на ногу, он продолжал смотреть вниз.
– Не хочешь говорить, да,.. – сказал Варламов. – Дом есть у тебя?
– Есть, – пробормотал Макс. – Так можно инструмент завезти?
– Я ж сказал, можно. А чего не живёшь дома? Жена?
– Нет. Нет жены.
– С ментами проблемы?
– Потом, как-нибудь, хорошо?
– Ну, как знаешь.
Глава 2
Около подъезда Варламова стояли две соседки, возвращающиеся домой после вечернего выгула собак. Мордатого мопса, выпуклые глаза которого придавали ему слегка хамовитый вид, звали Милан. Другая собака по кличке Софи была таксой, и своим видом наводила на мысли о пользователе фотошопа, который забыл поставить флажок «сохранить пропорции» при коррекции размеров изображения.
– В воскресенье была передача, беседа с академиком Фаттеем Шатуновым, – сказала хозяйка Софи, худощавая интеллигентная женщина лет пятидесяти. – Он директор международной энерго-информационной академии, представительный такой мужчина. Не смотрели?
– Нет, – помотала головой приземистая хозяйка Милана. – А что, интересно?
– Да. Оказывается, от народа скрывали духовную часть уравнения Шрёдингера. Это был такой физик. Отец квантовой механики.
– Как Эйнштейн? – хозяйка Милана прищурилась и вопросительно посмотрела на соседку.