Теория Фрейда (сборник)
Шрифт:
Фрейд с энтузиазмом воспринял предложение и немедленно ответил Джонсу: «Мое воображение сразу же захватила ваша идея секретного совета, составленного из лучших и самых надежных среди наших людей, чтобы позаботиться о дальнейшем развитии психоанализа и защитить наше дело от врагов и случайностей, когда меня не станет… Смею сказать, что жить и умереть мне будет легче, зная, что такое объединение создано для защиты моего творения. Главное: существование и действия такого комитета должны быть совершенно секретными… Что бы ни принесло будущее, из этого маленького, но отборного кружка может выйти предводитель психоаналитического движения, которому я все еще готов доверять, несмотря на недавние разочарования в людях» [7; Vol. 2; 154].
Годом позже комитет впервые собрался в полном составе: Джонс, Ференци, Абрахам, Ранк и Закс. Фрейд отметил событие, подарив каждому античную греческую гемму из своей коллекции, которые впоследствии были вставлены в золотые кольца. Сам Фрейд давно уже носил такое кольцо, а когда через
Дальнейшее развитие движения шло по пути, указанному этими событиями, включая формирование комитета. В своей «Истории психоаналитического движения» Фрейд выдает его квазиполитический характер: перечисляет различные завоевания в ряде стран. Выражая удовлетворение прогрессом в Америке, он добавляет характерную фразу: «Ясно, что именно по этой причине центры древней культуры, где встретилось самое значительное сопротивление, должны стать ареной последней решительной битвы за психоанализ» [2; Vol. 1; 316]. О своей борьбе с оппонентами он пишет: «История [противостояния психоанализу] не слишком лестна для ученых нашего времени. Однако к этому я немедленно добавлю, что мне никогда не приходило в голову изливать презрение на оппонентов психоанализа только потому, что они – оппоненты, не считая нескольких ничтожных людей, мошенников и авантюристов, которые всегда находятся с обеих сторон во время войны» [2; Vol. 1; 324]. Фрейд говорит о необходимости наличия «вождя», указывая на то, что многих ловушек, поджидающих любого, кто станет практиковать психоанализ, «можно избежать, если ведущую позицию займет кто-то, кто бы инструктировал и направлял… Должно существовать руководство, чьим долгом было бы объявить: «Вся эта чепуха не имеет ничего общего с психоанализом» [2; Vol. 1; 329–330].
Была создана международная организация с отделениями во многих странах, подчиняющаяся строгим правилам, касающимся того, кто имеет право считать себя психоаналитиком. Здесь мы наблюдаем спектакль, столь редкий в других научных областях, когда прогресс научной теории на десятилетия скован открытиями ее основателя и отсутствует всякая свобода пересматривать определенные фундаментальные положения мастера.
Даже язык, которым пользуется Фрейд, носит квазиполитический характер. Так, в письме к Ференци от 3 апреля 1910 года он говорит о конгрессе 1910 года как о «Нюрнбергском рейхстаге», которым «заканчивается детство нашего движения» [7; Vol. 2; 71]. А когда Юнг, по мнению Фрейда, стал слишком интересоваться интерпретацией мифов, Фрейд предостерегал его и писал об этом Ференци 29 декабря 1910 года: «Я более чем когда-либо убежден в том, что он – человек будущего. Его собственные исследования завели его далеко в область мифологии, которую он хочет открыть ключом теории либидо. Как бы привлекательно это ни было, я тем не менее рекомендовал ему своевременно вернуться к неврозам. Это наше отечество, где мы в первую очередь должны выстроить укрепления против всего и всех» [7; Vol. 2; 140. – Курсив мой. – Э.Ф.].
О других областях Фрейд часто говорил как о колониях психоанализа, а не отечестве. Это поистине язык строителя империи или политического лидера. Мальчик, восхищавшийся маршалом Массеной, юноша, который хотел быть либералом или социалистом, взрослый человек, идентифицировавший себя с Ганнибалом и Моисеем, видел в своем творении, психоаналитическом движении, инструмент для того, чтобы спасти – и завоевать – мир ради идеала.
Ответить на вопрос о том, что же представлял собой этот идеал, нелегко. Фрейд и его сподвижники подавляли осознание своей миссии. Их идеи не содержали выражения подобных квазирелигиозных целей напрямую. Это были терапевтический метод и психологические теории бессознательного, подавления, сопротивления, трансфера, толкования сновидений и т. д., не содержавшие эксплицитно ничего, что могло бы образовать ядро веры. Суть этой веры всегда оставалась имплицитной. Фрейд отрицал, что психоанализ представляет собой какое-либо Weltanschauung [15] , какую-либо философию жизни. «Психоанализ, – говорил он, – по моему мнению, сам не в состоянии создать собственный Weltanschauung. Ему нет в этом нужды, потому что он – отрасль науки и может принять научное Weltanschauung. Впрочем, последнее едва ли заслуживает такого высокопарного названия, поскольку не охватывает всего в целом, является неполным, не претендует на объяснение всего и создание системы» [3; 248]. Таким образом Фрейд, по его собственным словам, опровергает существование особой философии, выражаемой психоанализом; однако, учитывая все факты, можно прийти только к одному выводу: это то, во что Фрейд осознанно верил и во что хотел верить, в то время как его желание основать новую философско-научную религию было подавлено и оставалось бессознательным.
15
Мировоззрение. – Примеч. пер.
Тем не менее тот же самый Фрейд в трогательном письме Ференци от 8 мая 1913 года писал: «Вполне возможно, что на этот раз мы действительно будем похоронены – после того как похоронный марш для нас столь часто исполнялся напрасно. Это очень изменит наши личные судьбы, но ничего не изменит в судьбе науки. Мы владеем истиной; я был уверен в этом еще пятнадцать лет назад» [7; Vol. 2; 148].
Что же это была за истина? Что составляло ядро психоаналитической религии, чем была догма, давшая энергию для образования и распространения движения?
Я полагаю, что эта центральная догма наиболее ясно выражена Фрейдом в «Эго и Ид»: «Эго развивается от опознания инстинктов к доминированию над ними, от послушания им к их подавлению. Суперэго, будучи отчасти реакцией против инстинктивных процессов в Ид, в высшей мере способствует этому достижению. Психоанализ – это инструмент, которому суждено осуществить прогрессивное завоевание Ид» («Эго и Ид», гл. 5. – Курсив мой. – Э.Ф.). Фрейд выражает здесь религиозно-этическую цель, победу разума над страстью. Эта цель коренится в протестантизме, в философии века Просвещения, в философии Спинозы, в религии Разума, но в концепции Фрейда она приобретает специфическую форму. До Фрейда предпринималась попытка укротить разумом иррациональные аффекты человека, их при этом не зная, точнее, не зная их глубинных источников. Фрейд, полагая, что он открыл эти источники в либидозных устремлениях и сложных механизмах их подавления, сублимации, формировании симптомов и т. д., должен был верить в то, что теперь впервые вековая мечта человека о самоконтроле и рациональности может быть реализована. Если провести аналогию с Марксом, то как Маркс верил, что нашел научную основу социализма в противоположность тому, что он именовал утопическим социализмом, так Фрейд полагал, что нашел научную основу для старых моральных целей и тем самым преодолел утопическую мораль, представленную религиозными и философскими учениями. Поскольку Фрейд не верил в среднего человека, эта новая научная мораль оказывалась целью, доступной только элите, и психоаналитическое движение становилось активным авангардом, маленьким, но хорошо организованным, которому предстояло обеспечить победу моральному идеалу.
Возможно, Фрейд мог бы стать социалистическим лидером, вождем этико-культурного движения или, уже по иным причинам, предводителем сионистского движения; мог бы – но не мог, поскольку кроме желания разрешить загадку человеческого существования обладал всеобъемлющим научным интересом к человеческому разуму, начал свою карьеру как врач и был слишком чувствительным и скептичным, чтобы сделаться политическим лидером. Однако под прикрытием научной школы он реализовал свою старую мечту – быть Моисеем, который указал человечеству путь в землю обетованную: победу Эго над Ид и путь к этой победе.
IX
Религиозные и политические взгляды Фрейда
Теперь интересно рассмотреть вопрос о том, каковы были собственные религиозные и политические воззрения Фрейда. Ответ, касающийся его религиозных убеждений, прост, поскольку в различных своих работах, особенно в «Будущем иллюзии», он высказал их совершенно ясно. Он видел в вере в Бога фиксацию на жажде полной защиты со стороны отца, выражение желания помощи и спасения, когда в реальности человек способен если не спасти себя, то по крайней мере себе помочь, пробудившись от детских иллюзий и используя собственную силу, разум и умения.
Политические взгляды Фрейда описать труднее, поскольку он никогда систематически их не излагал. Они к тому же сложнее и противоречивее его отношения к религии. С одной стороны, у Фрейда можно обнаружить отчетливые радикальные тенденции. Как говорилось выше, во время своей школьной дружбы с Генрихом Брауном он, вероятно, проникся социалистическими идеями. Затем, перед поступлением в университет, Фрейд намеревался изучать закон, чтобы получить шанс на политическую карьеру; его энтузиазм явно подогревался идеями политического либерализма. Те же симпатии, должно быть, выразились в его интересе к Дж. С. Миллю, работы которого он переводил; они, вероятно, все еще существовали в 1910 году, когда Фрейд обдумывал возможность вместе с другими психоаналитиками присоединиться к Международному братству этики и культуры.
Однако, несмотря на ранние либеральные и даже социалистические увлечения, представления Фрейда о человеке никогда не расходились со взглядами представителей среднего класса XIX столетия. На самом деле нельзя в полной мере оценить его психологическую систему, если не рассмотреть социальную философию, на которой она базируется.
Рассмотрим фрейдовскую концепцию сублимации.
Благодаря отказу от удовлетворения инстинктивных желаний, самоограничению, как считал Фрейд, элита в отличие от толпы «копит» психический капитал для культурных свершений. Вся тайна сублимации, которую Фрейд так адекватно и не раскрыл, есть тайна накопления капитала в соответствии с мифом среднего класса XIX века. Точно так же, как богатство есть продукт накопления, культура есть продукт фрустрации инстинктов.