Теория катастрофы
Шрифт:
Но гораздо лучше, чтобы строчка была такой: «По данным группы Лвина, уровень энергии реликтового гравитационного излучения равен…»
Одна строчка может стоить жизни. Часто жизнь пролетает, не оставляя даже слова.
Лвин отогнал печальные мысли — самое интересное только начинается; в ближайшее время пессимизм неуместен.
В коридоре раздались весёлые голоса, и в комнату ввалились сразу трое молодых сотрудников.
— Профессор, вы ночевали здесь, в обнимку с приборами? — удивлённо воскликнул кто-то вместо приветствия.
Нахалы!
— Прекратить
— Йохохо! Банзай! — загалдели сотрудники, которых стало уже с полдюжины. — Сегодня состоится исторический пуск гравидетектора!
И все занялись делом.
«Исторический! — усмехнулся про себя Лвин. — Прежде чем достигнуть исторического результата — или хотя бы достоверного его отсутствия — нужно провести сотни пусков…»
Криоспециалист вытащил из упаковочной коробки герметичный бокс с кристаллом и вставил его в центральный блок установки. Все, затаив дыхание, смотрели, как рука с десятком тонких пальцев из металлокерамики открывает контейнер, достаёт тёмно-красный трёхсантиметровый кристалл рубина и осторожно устанавливает в платиновую рамку, висящую на еле заметных кварцевых нитях.
Деликатная операция прошла успешно, и все сотрудники перевели дух.
— Час на охлаждение, а потом будем откачивать гелий, — сказал криоспециалист, и все вокруг забегали: один час — это очень мало! Столько нужно проверить и настроить…
— Какой красивый камень… — с досадой сказала секретарь группы, любуясь кристаллом.
— Конечно, на шее он смотрелся бы лучше, чем в металлическом ящике! — съехидничал юный помощник Лвина. — Особенно если учесть, что этот рубин дороже ювелирного…
Перед самым пуском, когда воздух в комнате уже дрожал от напряжения, неожиданно пришла королева Николь.
Лвин нахмурился — он терпеть не мог посторонних глаз во время пробных пусков. Всё равно что-нибудь закапризничает — потом доказывай лишним наблюдателям, что ты не верблюд, оправдывайся в том, что не нуждается в оправданиях. Просто наука не делается по первому щелчку тумблера. Уж он-то проверил это на своём опыте многократно…
Оставшиеся до пуска минуты Лвин ходил кругами вокруг установки, проверяя ещё и ещё раз состыковки и узлы.
— Бросьте метаться, профессор, всё в порядке! — сказал помощник с фамильярностью, которая позволительна лишь после месяцев напряжённой работы бок о бок.
Наконец, индикатор давления в камере показал нужный вакуум. Температура кристалла стабильно держалась на глубоком гелиевом минусе.
— Включайте магнитное поле! — сказал свистящим шёпотом профессор.
Магнитное поле должно создать нужную анизотропию, которая позволит поймать сигнал, пришедший с конкретного направления.
Силовой блок загудел, наращивая мощность.
Профессор, сам себя ругая, впился глазами в бронированное стекло, за которым находился рубиновый кристалл. Лвин понимал, что глаз тут бесполезен, и это смотрение в стёклышко было лишь психологической слабостью. Лазерный луч отражался от граней кристалла и должен был зафиксировать малейшие его колебания. Если всё будет хорошо, то кристалл повернётся на ничтожный угол, но лазерный луч поймает любое микродвижение…
Профессор чертыхнулся и напомнил себе, что в установке ещё не смонтирован усилительный блок, и поэтому даже наносмещения кристалла не будет. Но всё равно таращился в окошко, как нетерпеливый студент, наивно надеясь лишь на собственные глаза.
У бокового окна бокса стояла королева Николь и широко раскрытыми глазами тоже смотрела на кристалл.
Остальные сотрудники дежурили у приборов и экранов, отслеживая работу охлаждающих систем и мощности магнитного поля.
— Магнитное поле: девяносто процентов… — сказал молодой взволнованный голос.
Напряжение сгущалось: выйдет ли кристалл на рабочий режим? Если да — это будет означать, что главная часть установки работоспособна и можно двигаться дальше — наращивая точность измерения наклонов лазерного луча, пытаясь получить максимум точности, а потом долго копить измерения, суммируя результаты за долгие месяцы и вылавливая реакцию кристалла, отличную от нуля.
— Поле девяносто пять процентов…
Шутники вывели сигнал от лазерного датчика на динамик, и теперь отклонение кристалла вызывало нежное пение, которое всем изрядно надоело за время тестов установки.
— Девяносто девять!
Вспыхнула лампочка — критическое поле достигнуто.
Вдруг динамик по-медвежьи рявкнул, и одновременно раздался звук выстрела.
Профессор отпрянул от бронированного стекла, покрывшегося густой паутиной трещин, и взревел:
— Что за дьявольщина!
Лвин попытался рассмотреть внутренность бокса, но через повреждённое стекло ему это не удалось. Тогда он перебежал к свободному окошку и увидел ужасную картину: кристалл сорвало с платиновой рамки и вбило в бронированное стекло. Оно потрескалось, а кристалл, росший в раскалённом автоклаве три месяца и стоивший целое состояние, разбился на мелкие кусочки, разбросанные по всей вакуумной камере.
— Что случилось?! Кто мне объяснит?! — крикнул взбешённый профессор. — Что за взрыв?!
— Не понимаю, — ошарашенно сказал старший помощник. — Все параметры в норме, даже вакуумная система сохраняет герметичность… Просто кристалл сорвало с крепления. Он полетел в том же направлении, в каком должен был лишь отклониться…
— В том же? — вдруг воскликнула королева Николь, о присутствии которой Лвин уже позабыл. — Тогда я знаю, что произошло!
— Вы? — сердито сказал профессор, который всё ещё не мог оторваться от кошмарного зрелища разбитого кристалла. — И что же, по-вашему, произошло?!
А королева рассмеялась:
— Профессор, вы нашли свои волны! Просто они на много порядков сильнее, чем вы рассчитывали. Зато они как раз такие, как я думала. Поздравляю, профессор Лвин: вы стали первым лауреатом премии Эйнштейна, которую только что учредил Гринвич-Центр. Она равна десяти Нобелевским премиям.