Теория невероятности
Шрифт:
Николая посетила мысль, глядя на происходящее: "Стоило мне столько времени, так интенсивно готовиться для подмены первого лица, прорабатывать все возможные и невозможные сюрпризы встречи, если..."
Ветераны труда хлопали в ладоши с упоительными улыбками на лицах...
Внезапно, президента отбросило в сторону, и он подбитой вороной распластался на сцене, подергивая приподнятой ногой в такт хлопкам ветеранов. Успех был полный...
А далее, всё понеслось, как в кино при ускоренной прокрутке записи. Охрана ловко прибрала президента со сцены. Ответственное лицо объявило, что президент срочно отбыл на важную международную встречу, а для ветеранов труда сейчас состоится концерт мастеров
Машины кортежа понеслись, как антилопы, спасающиеся от преследующих хищников. Никто ничего толком не понял, но какая-то недосказанность повисла в воздухе.
* * *
А дальше наступила тишина. Не то, чтобы полная тишина, и ничего не было слышно, а просто ничего не происходило. Не нормальная тишина... Та, от которой в ушах стоит звон, но ничто и нигде подобных звуков не производит. В космос уходили сигналы, предназначенные для контактов с разумными существами, проживающими в дальних Галактиках, но назад возвращалось абсолютное безмолвие. Звенящую в ушах тишину ученые воспринимали, как таинственный сигнал, полученный из космоса, и сотрясали мир сенсационными предположениями. Народ дрожал от чувства познания невозможного. На тишине сосредотачивалась только обычная любовь, которой до ученых с посылаемыми ими сигналами и сомнительными научными доводами, дела попросту не было. Любовь одна торжествовала в комфортной для себя среде. Аминь (пусть будет так)!
Постояльцы пивного бара влили в себя такое количество литров ячменного напитка, что говорить, о чем бы то ни было, уже не хотелось. Они расползались по своим домам-норкам, как тараканы с кухни при наступлении рассвета, оставляя после себя темные пятна испражнений.
Ветераны труда на встрече с президентом потешили себя общением с первым лицом страны (все было очень мило), выслушали предназначенный им концерт работников культуры и тихо разошлись, повторяя про себя отдельные моменты вечера, заодно тренируясь в речах, которые они завтра изложат своим знакомым, соседям и попросту подвернувшимся людям. Предстоял прекрасный новый день...
* * *
Прошли сутки, вторые, третьи... с момента выезда Николая за пределы имения и странно закончившейся встречи президента с ветеранами труда. За это время ему ни разу не позвонили, не передали каких-либо инструкций, ни Филин, ни Тайник не попались на глаза. Всё как будто замерло. От такой неопределенности и бездеятельности тоска донимала ржавчиной меланхолии. Одна лишь искра горела в груди - воспоминания о самовольном отлучении, и нежные чувства, связанные с необычной, ласковой женщиной соприкоснувшейся с ним по жизни. В законсервированном положении оставалось жить только воспоминаниями о приятном, милом, родном, незабываемом...
На четвертый день пошел дождь: шквальный, с темными тучами и громом. Концентрация озона в воздухе увеличилась. "Сейчас что-то произойдет, - подумал исполняющий обязанности двойника президента, - или снова появится шаровая молния, или..." Неоконченную мысль оборвал звонок телефона. Мысль тут же забылась, а в трубке появился на удивление любезный голос Тайника. Николай пропустил любезности мимо себя, зная им цену, потому держал трубку на значительном расстоянии от уха. Суть звонка состояла в том, что ему предлагалось быть готовым к какой-то встрече через два часа. Что за встреча, с кем и по какому вопросу Тайник не стал излагать, а Николай привык не задавать лишних вопросов. Но осадок неизвестности в душе вынудил предполагать худший вариант: неужели его решили устранить?
Этот крайний вариант предположения, вынудил Николая обдумать защитные меры. Терять ему было нечего, и если предположение верно, то решил не идти, как овца на заклание, а оказать сопротивление. Пусть глупое, бессмысленное, но достойное человека: его любовь призывала не смиряться с судьбой и не только... В нем витал дух вечности, требующий не покоряться обстоятельствам.
Накануне встречи он одел светлый костюм с золотистым галстуком, лакированные бежевые туфли. Продумал, где он будет стоять, когда за ним придут, что будет держать в руках - трость, а рядом со второй рукой на столе будет находиться бронзовая статуэтка женщины, подающая общеизвестными деталями намеки, что она якобы Нефертити. Кресло с высокой спинкой он разместил немного впереди того, на котором сам собирался разместиться. Мысли выстраивали оборонительный сюжет.
Хоть и было оговорено, но звонок неприятно огорчил. По-прежнему шёл дождь. Небо надулось тучами. И снова непроницаемый голос Тайника в трубке сообщил, что через десять минут его посетят гости.
Ровно через указанное время в апартаменты занимаемые Николаем вошли четверо. Они не были похожи на киллеров, уж больно не подходящий возраст - троим под
шестьдесят, четвёртым был Тайник. К тому же, он вспомнил, что мельком встречался с ними по работе.
Напряженные мышцы расслабились, колени передернулись слабостью, перенапряжение ушло и тело расслабилось, потянуло растянуться в кресле.
Тайник представил вошедших, хоть Николай их знал, правда, косвенно, очень торжественно. Собрались люди способные только наименованием своих должностей повергнуть в обморок простого смертного. Первым был представлен госсекретарь. Маленький, полненький, со средним брюшком и большими отполированными залысинами, которые, похоже, всегда прилагались к подобным фигурам.
"Госсекретарь, как госсекретарь, - подумал двойник президента, почему его все боятся такого..."
Следующим был представлен министр Службы Безопасности. О, это был мужчина, относящийся к тем, которые нравятся женщинам. Одна нижняя бульдожья челюсть чего стоила... А были ещё бакенбарды, рост легкоатлета специализирующегося на прыжках в высоту. Ну и конечно, желудок, способный вместить небольшую овцу, - как без него быть государственному человеку. Короче, большой мужчина - желанный подарок дамам к празднику. Такой способен личным организмом такие ветра пустить, будь на то случай, что горазд и деревья к земле пригнуть, и дров немалых наломать. Витязь!..
А вот третий не задался внешностью: худощавый, сухощавый, лицо слегка оспинами побито, как у Сталина, в глазах - подземелье притаилось. Словом - министр внутренних дел собственной персоной.
Госсекретарь, не вставая с кресла, очень жестким голосом начал речь. Как обычно в разговоре с чиновниками, из первых слов понять, о чем будет разговор, не представлялось никакой возможности. Звучало что-то о том, что страну нельзя сотрясать отрицательными событиями, что она и так очень чахлая, хотя и гордая; что на нас косо смотрят и денег в долг не дают, что новые потрясения никак не желательны...
Николай слушал госсекретаря и никак не мог понять, к чему он клонит, а заодно - место прибывших персон в своей жизни. То, что не мог видеть он, должно быть, видели небеса. Слушая досужие рассуждения госсекретаря, Николай отвлёкся в мыслях, и его потянуло на поэзию, которую он любил, но не обладал стихотворными качествами. "Я вас хотел, но вам плевать. И я обиделся на вы..." - это всё, что мог выдать его "поэтический" ум. Относилось сие сомнительное стихотворчество к политике или к любви не мог сказать даже сам творец, - просто, речь госсекретаря навеяла.