Теория справедливости
Шрифт:
Оставляя в стороне трудности с идеей расщепления, которые могут возникнуть в связи с проблемой тождества личности, две вещи кажутся очевидными. Прежде всего, все еще не ясно, что личность должна была бы решать, так как ситуация не дает немедленного ответа. Но, во-вторых, два принципа справедливости кажутся относительно более правдоподобным выбором, нежели классический принцип полезности. Последний больше не является естественным предпочтением, и это предполагает, что сходимость личностей в одну является и в самом деле сутью классического взгляда. Причина, по которой ситуация остается неясной, заключается в том, что любовь и благожелательность — это понятия второго порядка: они ищут продвижения уже известных благ любимых ими индивидов. Если требования этих благ конфликтуют, благожелательность не знает, что делать, поскольку всегда рассматривает этих индивидов в качестве отдельных личностей. Эти чувства высших порядков не включают принципов правильности для разрешения конфликтов. Следовательно, человеческая любовь, которая желает сохранить различие людей, признать множественность
Мы должны, следовательно, различать человеческую любовь и чувство справедливости. Различие не в том, что они ведомы разными принципами, так как оба чувства включают справедливость. Скорее, первое проявляется с большей интенсивностью и пронизывающим характером желания, а также готовностью выполнить естественные обязанности в дополнение к обязанностям справедливости и даже пойти за пределы их требований. Человеческая любовь более объемлюща, чем чувство справедливости, и подталкивает к добрым делам, выходящим за пределы долга (supererogation), в то время как последнее этого не делает. Таким образом, мы видим, что предположение о взаимной незаинтересованности сторон не предотвращает разумной интерпретации благожелательности и любви людей в рамках справедливости как честности. Тот факт, что мы начинаем с предположения, что стороны взаимно незаинтересованы и имеют конфликтующие желания первого порядка, все еще позволяет нам сконструировать достаточно полное объяснение. Если у нас принципы правильности и справедливости, они могут быть использованы для определения моральных добродетелей точно так же, как в любой другой теории. Добродетели — это чувства, т. е. семейство предрасположений и склонностей, регулируемых желанием высших порядков, в данном случае желанием действовать в соответствии с моральными принципами. Хотя справедливость как честность начинается с того, что люди в исходном положении рассматриваются как индивиды, или более точно, как непрерывные личности, это не препятствие экспликации моральных чувств высших порядков, которые служат объединению членов общества.
В части третьей я вернусь к этим вопросам.
Эти замечания завершают теоретическую часть нашей дискуссии. Я не буду делать попыток подведения итогов этой пространной главы. Рассмотрев исходные аргументы в пользу двух принципов справедливости, при сравнении их с двумя формами полезности, самое время посмотреть, как эти принципы прилагаются к институтам, и насколько успешно они соответствуют нашим обдуманным суждениям. Только на этом пути мы можем прояснить их значение и обнаружить, являются ли они лучшими по сравнению с другими концепциями.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Manuel d'economie politique (Paris, 1909), ch. Ill, § 23. Парето говорит: «L'equlibre resulte precisement de cette des gouts et des obstacles».
2. Utilitarianism, ch. I, par. 5
3. Я по большей части-следую здесь Д. Юму. Трактат о человеческой природе, Д. Юм. Соч., М., 1965, т. 1, кн. III,'ч; II, гл. 2. См. также работы Г. Харта — H. L. A. Hart. The Concept of Law (Oxford, The Clarendon Press, 1961), p. 189–195; и Дж. Лукаса — J. R. Lukas. The Principles of Politics (Oxford, The Clarendon Press, 1966), pp. 1—10.
4. По этому поводу см. работу У. Стейса — W. Т. Stace. The Concept of Morals (London, MacMIllan, 1937), pp. 221–223.
5. Различные интерпретации концепции морали обсуждаются в работах У. Франкены — W. К. Frankena «Recent Conceptions of Morality», in Morality and the Language of Conduct, ed. H. N. Castaneda, G. Nakhnikian (Detroit, Wayne State UP, 1965), and «The Concept of Morality», Journal of Philosophy, vol. 63 (1966). Первый из этих очерков содержит многочисленные ссылки. Изложение материала в тексте ближе всего к книге К. Байера — Kurt Baier. The Moral Point of View (Ithaca, N. Y., Cornell University Press, 1958), ch. VIII. Я следую Байеру в утверждении важности условий публичности (у Байера не используется этот термин, но подразумевается постулированием универсальной обучаемости, с. 195), условий упорядочения, финальности и материального содержания (хотя, с точки зрения договорной теории, последнее условие фигурирует как следствие; см. § 25 и сноску 16 ниже). По поводу других вопросов см. работы R. M. Hake. The Language of Morals (Oxford, The Clarendon Press, 1952), У. Фолка — W. D. Falk «Morality, Self, and Others», in Morality and the Language of Conduct и П. Строссона — P. F. Strawson «Social Morality and Individual Ideal», Philosophy, vol. 36 (1961).
6. См., например, W. V. Quine. Ontological Relativity and Other Essays (N. Y., Columbia UP, 1969), ch. 5 «Natural Kinds». 7. См. Опыты о законе природы, раздел IV, Локк Дж. Соч. M.: Мысль, 1988, Т. 3.
8. Публичность явно следует из кантианского понятия морального закона, но единственное известное мне место, где он обсуждает этот вопрос отчетливо, это К Вечному миру приложение II (Кант. Соч., M., 1966, т. 6).
Конечно, во многих местах разбросаны отдельные замечания. Например, в Метафизике нравов, ч. II, § 43, он говорит: «Совокупность законов, нуждающихся в обнородовании для того, чтобы создать правовое состояние, есть публичное право» (Кант, Соч., т. 4, ч. 2, с. 231). В О поговорке «Может быть, это и верно в теории, но не годится для практики» (Кант, Соч., M.: Мысль, 1965, т. 4, ч. 2, с. 94) он делает примечание: «Никакое право в государстве не может быть, так сказать, коварно обойдено молчанием при помощи какой-нибудь тайной оговорки, а всего менее такое право, которое народ приписывает себе как относящееся к конституции, потому что все законы конституции должно мыслить как возникающие из одной публичной воли. Поэтому, если бы конституция разрешила восстание, она должна была бы открыто признать это право на него и указать способ его осуществления». Я полагаю, что Кант считал это условие применимым к общественной концепции справедливости. См. также 4, § 51 ниже и Байера, цитированного в сноске 5 выше. В работе D. К. Lewis Convention (Cambridge, Mass., Harvard UP, 1969) есть дискуссия об общем знании и его отношении к соглашению, особенно с. 52–60, 83–88.
9. Обсуждение упорядочения и отношений предпочтительности см. А. К. Sen. Collective Choice and Social Welfare (San Francisco, Holden-Day, Inc., 1970), chs. 1 and 1*, и К. J. Arrow. Social Choice and Individual Values, 2nd edition (N. Y., John Wiley, 1963), ch. II.
10. Для иллюстрации этой точки зрения рассмотрим исследования R. В. Braithwaite. Theory of Games as a Tool for the Moral Philosopher (Cambridge UP, 1955). Согласно его анализу, оказывается, что честное деление игрового времени между Матфеем и Лукой зависит от их предпочтений, а они, в свою очередь, связаны с инструментами, на которых хотят играть. Если Матфей имеет преимущество угрозы над Лукой, которое возникает за счет того, что Матфей, трубач, предпочитает одновременную игру молчанию обоих, то Лука, пианист, предпочитает молчание какафонии. Матфею отдано 26 вечеров, а Луке — 17. Если ситуацию обратить, то преимущество угрозы было бы на стороне Луки. См. с. 36. Но нам надо предположить только, что Матфей это интузиаст джаза, играющий на барабане, а Лука виолончелист, играющий сонаты, и в этом случае было бы справедливо, если бы Матфей играл когда угодно и сколько угодно, предполагая при этом, вполне правдоподобно, что ему все равно, играет Лука или нет. Ясно, что здесь что-то не так. Тут нет подходящего определения status quo, которое приемлемо с моральной точки зрения. Мы не можем принимать различные контингентности в качестве известных, и индивидуальные предпочтения в качестве данных, и ожидать при этом прояснения концепции справедливости (или честности) с помощью теории торга.
Концепция исходного положения предназначена решить проблему подходящего status quo. Подобные возражения анализу Брейтвейта можно найти в статье J. R. Lukas. «Moralists and Gamesmen», Philosophy, vol. 34, 1959, p. 9. Другие взгляды можно найти у Sen. Collective Choice and Social Welfare, pp. 118–123, где говорится, что решение, приведенное в работе J. F. Nash «The Bargaining Problem», Econometrica, vol. 18, 1950, подобным же образом дефектно с этической точки зрения.
11. Занавес неведения является столь естественным условием, что нечто похожее должно было прийти в голову многим. Принятая в книге формулировка содержится в неявном виде в доктрине категорического императива Канта, как в отношении определения процедурного критерия, так и способа использования его Кантом. Когда Кант советует нам проверить наши максимы путем рассмотрения случая, если бы они оказались универсальным законом природы, он должен предположить, что мы не знаем нашего места в этой воображаемой системе природы. См., например, его рассмотрение типики практических суждений в Критике практического разума (Соч., M.: Мысль, 1965, т. 4, ч. 1), с. 391–396. Подобные же ограничения на информацию можно найти у Харсани — J. С. Harsanyi «Cardinal Unility in Welfare Economics and in the Theory of Risk-Taking», Journal of Political Economy, vol. 61 (1953). Однако другие аспекты взгляда Харсани совершенно отличны от моих, он использует это ограничение для развития утилитаристской теории. См. последний абзац § 27.
12. Руссо. Общественный договор. Книга II. гл. IV, ч. 5.
13. См. R. B. Perry. The General Theory of Value (N. Y., Longmans, Green and Company, 1926), pp. 674–682.
14. По поводу понятия рационального см. указанные выше работы Sen и Arrow, § 23, сноска 9. Полезной будет и дискуссия в I. V. D. Little. The Critigue of Welfare Economics, 2nd ed. (Oxford, Clarendon Press, 1952), ch. II. О рациональности выбора в условиях неопределенности см. ниже § 26, сноска 18. H. A. Simon обсуждает ограничения на классические концепции рациональности и потребности для более реалистической теории в «A Behavioral Model of Rational Choice», Quaterly Journal of Economics, vol. 69 (1955). См. также его очерки в Surveys of Economic Theory, vol. 3 (London, MacMillan, 1967). Философские аспекты см. Davidson «Actions, Reasons and Causes», Journal of Philosophy, vol. 60, 1963; С. G. Hempel. Aspects of Scientific Explanation W. Y., The Free Press, 1965), pp. 463–486; Jonathan Bennett. Rationality (London, Routledge and Kegan Paul, 1964); J. D. Mabbott «Reason and Desire», Philosophy, vol. 28 (1953).
15. См. работу Шопенгауэра On the Basis of Ethics (New York, The Liberal Arts Press, 1965).
16. Другой способ получения того же заключения можно найти у Ph. Foot. «Moral Arguments», Mind, vol. 67 (1958), и «Moral Beliefs», Proceedings of the Aristotelian Society, vol. 59 (1958—59), и R. W. Beardsmore. Moral Reasoning (N. Y., Schocken Books, 1969), особенно гл. IV. Проблема содержательности кратко обсуждена у G. F. Warnock. Contemporary Moral Philosophy (London, MacMillan, 1967), pp. 55–61.