Теперь ты ее видишь
Шрифт:
Из горла Кая вырвался сдавленный звук, и он отвернулся, сделав вид, что закашлялся.
Ван Дерн бросил на него уничтожающий взгляд, потом вновь посмотрел на Суини.
— Какое ребячество! — насмешливо воскликнул он.
— Боитесь принять пари? — спросила Суини.
— Конечно, нет!
— Тогда попробуйте. И вот что еще я вам скажу. Можете не ограничиваться моими работами. Возьмите что-нибудь из классики, скопируйте Уистлера, Мане, Ван Гога. Полагаю, уж они-то достойны вашего громадного таланта.
Щеки ван Дерна залились тускло-красным
— Я зайду позже, — натянуто проговорил он, бросив взгляд на Кандру. — Когда у вас будет больше свободного времени.
— Непременно, — холодно отозвалась Кандра, не слишком стараясь скрыть раздражение. Когда за ван Дерном закрылась дверь, она повернулась к Суини. — Мне очень неловко. Порой он ведет себя как на редкость самонадеянный болван.
— Если не поставить его на место, — согласилась Суини.
Кандра улыбнулась.
— И вам это отлично удалось. Теперь он дважды подумает, прежде чем вновь спорить с вами. Сейчас на него шумная мода, но этот успех продлится недолго, и я думаю, он знает, что его дни под солнцем сочтены.
Уверенная в том, что ван Дерн считает себя пупом земли, Суини лишь пожала плечами и не стала развивать тему.
Кандра вновь обратилась к холстам и, рассматривая их, то и дело притрагивалась к нижней губе кончиком изящного ногтя.
— Они почти сюрреалистичны, — бормотала она. — Выбор красок поистине удивительный. Некоторые оттенки сияют, как свет, проникающий сквозь подкрашенное стекло. Река, гора, цветы — все совсем другое, чем ваши прежние полотна.
Суини молчала. Она провела долгие часы и даже дни, с тревогой всматриваясь в эти холсты, и ей был знаком каждый мазок кисти. Теперь она глядела на них вновь, стараясь понять, не упустила ли чего, но все оставалось как раньше. Краски по-прежнему казались слишком яркими, перспектива была неуловимо искажена, а мазки представлялись чуть расплывчатыми. Суини затруднилась бы сказать, были ли ее картины сюрреалистические, как утверждала Кандра, или уж слишком эффектные. Возможно, и то и другое. А может, ни то ни другое.
— Мне было бы интересно увидеть и другие ваши картины, — сказала Кандра. — Если это отражает характерные особенности того что вы делали в последнее время, я хочу получить все ваши законченные холсты. Готова удвоить ваш гонорар. Может, это слишком щедрая оценка, но, по-моему, я не ошибаюсь.
Кай кивнул:
— В ваших последних холстах ощущается куда большая энергия, чем в том, что вы делали до сих пор. Посетителей они сведут с ума.
Суини пропустила мимо ушей замечание насчет энергии; это была всего лишь дежурная фраза. Но второе утверждение Кая прозвучало гораздо откровеннее: он давал понять, что ее картины имеют шанс найти покупателя. Суини испытала облегчение. А что, если она не утратила свой талант, а просто не способна судить о нем?
— Что это? — Кандра указала на папку с наброском портрета старика.
— Набросок уличного горговца, — ответила Суини. — Хочу подарить ему. — Внезапно она вздрогнула, ее прошиб озноб, а кожа покрылась пупырышками. Черт побери, как хорошо было чувствовать тепло, но это ощущение продлилось недолго.
— Я немедленно вставлю их в рамки. — Кандра вновь повернулась к холстам. — Принесите мне остальные. Я хочу устроить вашу выставку, развесить картины поближе к входу, чтобы они были лучше освещены. Тогда посетители заметят их, как только войдут. Уверена, эти картины расхватают в одно мгновение.
Возвращаясь домой, Суини ежилась от холода. Реакция Кандры на холсты принесла ей облегчение, но почему-то не слишком радовала ее. Тревога все усиливалась.
Суини добралась до угла, где обычно стоял торговец, но его по-прежнему не было. Она остановилась, с печалью размышляя, встретится ли с ним вновь. Ей хотелось подарить ему набросок, узнать, верно ли угадала в его облике уже исчезнувшие детские черты, хотелось еще раз увидеть милую улыбку старика.
— Привет, Суини, — послышался рядом с ней тихий голос.
Охваченная радостью, она обернулась.
— Вот вы где! — весело заговорила Суини. — Должно быть, заболели… — Она осеклась, и радость тут же сменилась смятением. Старик был полупрозрачным, двухмерным.
Он покачал головой.
— У меня все в порядке. Не беспокойтесь обо мне. — На его темном лице появилась дружеская улыбка. — Вы нарисовали правильно, Суини. Когда-то я выглядел именно так.
Суини молчала. Она не могла говорить. Девушке хотелось заплакать, сказать, как ей жаль, что она не нарисовала его раньше и не успела подарить ему портрет.
— Окажите мне любезность, — попросил старик. — Пошлите рисунок моим сыновьям. Дэниел и Джейкоб Стоксы. Они оба адвокаты, мои мальчишки. Отличные парни. Отправьте рисунок им.
— Отправлю, — прошептала Суини, и старик кивнул.
— А теперь идите, — сказал он. — У меня все хорошо, я лишь задержался, чтобы устроить кое-какие дела.
— Я буду скучать о вас, — выдавила Суини, заметив, что прохожие дико взирают на нее широко распахнутыми глазами. Но это были жители Нью-Йорка, поэтому ни один из них не остановился и даже не замедлил шага.
— Я тоже буду о вас скучать. Вместе с вами всегда появлялось солнце. А теперь улыбнитесь, я хочу увидеть, какая вы красивая. Подумать только, ваши глаза синие, как небо. Смотреть на вас — одно удовольствие…
Голос старика постепенно утихал, словно он отходил от Суини. Девушка смотрела, как старик исчезает, делаясь все более прозрачным, пока наконец на том месте, где он стоял, не осталось лишь чуть заметное сияние.
Озноб улегся, Суини вновь согрелась, но она была испугана и опечалена. Ей хотелось опять оказаться в объятиях Ричарда, как сегодня утром, но сейчас его здесь не было. Он принадлежит другой, и Суини не имеет на него никаких прав. Она осталась одна, и впервые в жизни это не радовало ее.