Тепло
Шрифт:
Один русский ученый - Успенский, кажется - однажды сказал: "Мыслите в иных категорях!"
Как раз то, чем он занимается сейчас и намерен заниматься всегда.
– Прощай, - внезапно проговорил он.
С полуоткрытым от неожиданности ртом машина проводила его взглядом до выхода. Понятно, что замедленная реакция как следствие несовершенства машины сдерживала ее эмоции. Потому она и молчала, пока хлопнула дверца лифта.
– Ты был уже намного теплее там, в доме, - прошелестел голос внутри его головы.
– Но ты пока не во всем разобрался.
– Так расскажи мне!
– предложил Андерс, слегка удивляясь своему самообладанию. А ведь не прошло и часа, как он перешагнул через пропасть, разделяющую его прежнего и настоящего - с полностью изменившимся мироощущением, что, впрочем, представлялось ему совершенно естественным.
– Не могу, - произнес голос.
– Ты должен сам все выяснить.
– Что ж, давай разберемся, - начал Андерс. Он окинул взглядом лес уродливых сооружений из кирпича; ручейки улиц, согласно чьему-то плану пробивающие себе дорогу среди архитектурных нагромождений.
– Человеческая жизнь, - сказал Андерс, - состоит из ряда условностей. Когда смотришь на девушку, то следует видеть в ней матрицу, а не скрытую в ней бесформенность.
– Верно, - несколько неуверенно согласился с ним голос.
– В принципе, формы не существует. Человек создает gestalt'ы и вырезает форму из пустоты, которой у нас в изобилии. Это все равно, что смотреть на определенное сочетание линий и говорить, что они представляют собой некую фигуру. Мы глядим на груду вещества, извлеченную из общей массы, и называем это человеком. Но, по правде говоря, человека нет как такового. Есть только набор очеловеченных свойств, которые мы, по своей близорукости, привязываем к тому веществу, чьей сущностью, неотделимой от него, является его миропонимание.
– Ты не уловил суть вопроса, - раздался голос.
– Проклятье!
– не выдержал Андерс. Он был уверен, что его рассуждения двигались в правильном русле и в конечном итоге привели бы его к величайшему открытию, к первопричине всего.
– Думаю, у каждого найдется что рассказать. На определенном отрезке жизни он смотрит на знакомый ему предмет и не узнает его, поскольку в его глазах предмет лишился всякого смысла. На какое-то мгновение gestalt теряет свою плотную непрозрачную структуру, но... короткий миг истинного зрения уже позади. Разум возвращается в рамки матрицы, в свое нормальное состояние. Жизнь продолжается.
Голос молчал. Андерс все шел, углубляясь в архитектурные дебри gestalt-города.
– Я, наверное, не о том?
– спросил Андерс.
– Да.
Что бы это могло быть?
– спросил он себя. Новыми, просветленными глазами Андерс смотрел на окружающую его систему условностей, которую когда-то называл своим миром.
На мгновение в сознании промелькнула мысль: а не вернется ли он в тот мир, если голос вдруг перестанет руководить им? Да!
– поразмыслив, решил он. Возвращение стало бы неизбежным.
Но кто он такой, этот голос? И что он упустил в своих рассуждениях?
– Давай сходим на какую-нибудь вечеринку - посмотрим, какова она изнутри, - предложил он голосу.
Вечеринка оказалась маскарадом, гости которого прятались за масками. Но Андерс видел их насквозь, каждого в отдельности и всех в целом. Он отчетливо, до боли, различал все побудительные причины их поступков и мыслей. Взор его с каждой минутой становился все более проницательным.
Он заметил, что люди - не совсем индивидуумы. Конечно, каждый из них - своего рода замкнутая система в виде сгустка плоти, использующая в общении с другими системами слова из одного языка, - и в то же время их нельзя назвать абсолютно замкнутыми.
Сгустки плоти были как бы частью убранства комнаты, практически сливались с ним. Эти сгустки объединяла та мизерность информации, которую им скупо отпускало их ущербное зрение. Они были неотделимы от производимых ими звуков - несколько жалких обертонов из огромного запаса возможностей звука. Они очень сочетались с холодными, безжизненными стенами, ничуть не отличаясь от них.
Живые сценки, словно в калейдоскопе, менялись так быстро, что Андерс не успевал сортировать новые впечатления. Теперь он знал, что эти люди существуют лишь как матрицы, имея под собой ту же основу, что и звуки, которые они издают, и предметы, которые они, как им кажется, видят.
Gestalt'ы, сыплющиеся сквозь решето безбрежного и невыносимого в своей реальности мира.
– А где Джуди?
– спросил его один из сгустков плоти.
Картинные манеры этого жеманного типа обладали достаточной выразительностью, чтобы убедить другие сгустки в реальности их обладателя. На нем был кричащий галстук как лишнее свидетельство его принадлежности к реальности.
– Она больна, - обронил Андерс.
Плоть затрепетала, проникшись мгновенным сочувствием. Выражение напускного веселья сменилось выражением напускной скорби.
– Надеюсь, ничего серьезного, - заметила разговорчивая плоть.
– Ты становишься теплее, - сказал голос Андерсу.
Андерс посмотрел на стоящее перед ним существо.
– Ей недолго осталось жить, - сообщил он.
Плоть заколыхалась. Желудок и кишечник сократились в пароксизме сострадания и опасения за жизнь Джуди. Плоть выпучила глаза, губы ее задрожали.
Кричащий галстук не изменился.
– О Боже! Не может быть!
– Кто ты?
– спокойно спросил Андерс.
– Что ты имеешь в виду?
– призвала к ответу негодующая плоть, привязанная к своему галстуку. Оставаясь безмятежной в своей сущности, она в изумлении уставилась на Андерса. Ее рот подергивался - неопровержимое доказательство того, что она вполне реальна и соответствует всем необходимым и достаточным условиям существования.
– Да ты пьян, усмехнулась плоть.
Андерс засмеялся и вышел на улицу.
– Есть еще нечто такое, что для тебя остается загадкой, - произнес голос.
– Но ты был уже горячим! Я ощущал тебя где-то рядом.