Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага
Шрифт:
Со временем Тереза познакомилась с духами и их употреблением. Когда доктор брился, она сама опрыскивала его одеколоном: лицо, усы, волосатую грудь. Ей нравилось вдыхать этот терпкий аромат. Иногда он брал из её рук пузырёк и капал ей капельку на грудь, потом переворачивал и видел, как начинали дрожать её бедра. Каждое движение, каждое слово, каждый взгляд, каждый аромат имел свое собственное значение.
Ах, Эмилиано, не вспоминай теперь эти моменты, дай мне осознать твою смерть и получить оставленное тобой наследство – радость и удовольствие.
27
Случалось,
Круг кумушек, прослышавших о висящем в спальне доктора большом зеркале, превратил в своих сплетнях это одно во множество зеркал, которыми увешаны все стены спальни, естественно, для отражения эротических игр. Что правда, то правда, зеркало в спальне отражало кровать, голые тела и их ласки; именно с этой целью доктор и выбрал большое и поместил его в спальне. Но оно было одно-единственное, а языки сплетниц превратили его в дюжину. Уроков, которые Тереза давала уличным ребятишкам, тоже не оставили кумушки без внимания, и они объявили сенсационную новость: все это Тереза делает с одной-единственной целью – стать учительницей начальной школы, если вдруг богач её бросит. Будучи непоследовательными, святоши одновременно обсуждали и возможных кандидатов на замещение должности богача в объятиях Терезы, ведь наскучит же она ему когда-нибудь.
Обвиняя Эмилиано в шпионаже, Тереза, шутя, спрашивает его: каким образом он получает всю эту информацию, если больше отсутствует в Эстансии, чем присутствует. Да и Алфредан возвратился на завод, но всё, что о докторе говорят, до его ушей доходит.
– Я знаю всё, Тереза, о тех, кто меня интересует. И не только о тебе, Сладкий Мед, но и моих родственниках, о каждом, что он делает, что думает, даже тогда, когда не выказываю интереса.
Горечь в голосе Эмилиано? Пугаясь, Тереза ищет возможность отогнать заботы, дела, печали и пытается рассмешить его.
– Доктор сулит мне столько кандидатов, что, похоже, хочет от меня освободиться.
– Сладкий Мёд, никогда не говори ничего подобного, даже в шутку, я тебе запрещаю. – Он целует её глаза. – Ты даже не представляешь, как мне тебя будет не хватать, если вдруг ты меня оставишь. Иногда я думаю, что ты здесь устала, всё время одна, жизнь замкнутая, грустная.
Тереза больше не смеется, она серьёзна.
– Я не считаю, что у меня грустная жизнь.
– Это правда, Тереза?
– У меня есть чем заняться, когда сеньор отсутствует: дом, дети, которых я учу, рецепты кухни, которые осваиваю, музыка, да у меня нет свободной минуты…
– Даже чтобы думать обо мне?
– О вас я думаю всегда. Когда вы задерживаетесь, я грущу. Вот это то, что меня печалит, но я знаю, что быть по-другому не может.
– Ты хотела бы, чтобы я всё время был здесь, Тереза?
– Я знаю, что вы не можете, так зачем же хотеть? Я просто об этом стараюсь не думать и довольствуюсь тем, что имею.
– То, что я даю тебе, это так мало! Тебе что-нибудь надо? Почему ты ничего не просишь?
– Потому, что не люблю просить, и потому, что мне всего хватает. Того, что сеньор дает мне, достаточно, я даже не
– Знаю, Тереза. А ты? Ты знаешь, Тереза, что мне тоже грустно, что я то уезжаю, то приезжаю? Послушай, Сладкий Мёд, я думаю, что не смогу жить без тебя. Когда я далеко от тебя, у меня одно-единственное желание – быть с тобой.
Шесть лет – целая жизнь, столько всего вспомнишь. Столько? Нет, драматического – ничего, ничего не было, как не было ничего сенсационного или достойного страниц романа, только жизнь и её спокойное течение.
– Моя жизнь достойна пера писателя, это роман… – патетически утверждает портниха Фауста, обшивающая сеньор города.
Это не жизнь Терезы в Эстансии; спокойная и весёлая, чем она может заинтересовать писателя? Самое большее – послужить тому, кто напишет о ней песню или романс. В отсутствие доктора она занята мелкими домашними делами, чтобы заполнить время ожидания, когда он здесь – радость. Идиллия любовников, в которой нет ничего достойного, чтобы о том рассказывать. Во всяком случае, внешне. Однажды, смеясь, она показала доктору стихи, посвященные ей и отправленные ей по почте поэтом Аминтасом Руфо, которого посетило вдохновение в момент, когда он отмерял ткань в магазине своего отца.
– Если вы обещаете не сердиться, я покажу вам одну вещь. Я сохранила её, чтобы показать вам.
Письмо пришло по почте, адресовано оно было доне Терезе Батисте, улица Жозе де Доме, номер 7. В конце второй страницы был написан адрес и имя поэта: Аминтас Флавио Руфо, безнадежно влюбленный поэт. Положив голову на плечо Терезы, доктор прочел написанные вирши.
– Ты достойна лучшего, Сладкий Мёд!
– Но это хорошие стихи…
– Хорошие? Ты так считаешь? Когда человек считает что-нибудь хорошим, оно – хорошее. Но это не мешает быть ему плохим. Эти стихи очень плохие. Глупые. – Он вернул Терезе страницы, исписанные каллиграфическим почерком. – Чуть позже, Тереза, мы пойдем на улицу и зайдем в магазин, где работает этот поэт…
– Вы сказали, что ничего не сделаете…
– Я ничего не сделаю. А ты вернешь ему стихи, чтобы он не прислал новых.
Задумавшись, со стихами в руках Тереза ответила:
– Нет, доктор, я не пойду, нет. Юноша не сделал мне ничего плохого, он не прислал мне письма или записочки, не предложил мне ни любовь, ни постель, ничем меня не оскорбил, так почему я должна идти и при всех возвращать ему стихи? Да еще с вами вместе, чтобы оскорбить его, а вы – чтобы пригрозить ему прямо в магазине, на виду у всех. Я думаю, это плохо как для меня, так и для вас.
– Я тебе скажу, почему. Если мы сей же момент не подрежем крылья этому идиоту, он обнаглеет, возомнит себя победителем, и тогда никто его не обуздает. Или ты хочешь сохранить эти стихи на память?
– Я сказала, что считаю эти стихи хорошими; да, это так, не буду лгать, мне трудно отличить золото от латуни. Но я так же сказала, что сохранила их, чтобы показать вам, ну, так я верну по почте, как и получила, и не обижу того, кто не обидел меня.
Нисколько не рассердившись, Эмилиано Гедес сказал, улыбаясь: