Шрифт:
Потеря
Мне было лет семь, когда в доме стали говорить о Геленджике. Сегодня ребенок подумает, наверно, что это квадратный Мерседес, который делает: «Жик! Жик!» Тогда дети такого не знали. Мои родители, с родственниками и друзьями, решили ехать на трех машинах на юга. Это было очень здорово! Во всяком случае точно настоящее приключение! Я скучаю всю жизнь по тем временам! Одиннадцать близких и веселых людей, объединенных дружбой и едиными интересами, весело и шумно останавливались на обеды и ужины, на ночевки и в магазинах. Путешествие длиною в месяц на Чёрное море! Из них шесть дней ушло на преодоление трех тысяч километров туда и столько же, естественно, обратно. Помню, как я с заднего сиденья все время просил папу добавить газу и обогнать то наших, то чужих, разогнаться еще быстрее, восторг от ста пятидесяти на спидометре наших жигулей!
И вот в одном из кемпингов по дороге я, переночевав в палатке, подцепил вшей, несмотря на все возражения и нытье, что меня эти вши вовсе и не беспокоят. Несмотря на то, что при родителях я корчился и изгибался крючками,
Помню, как мои старшие братья плавали наперегонки в море, до буйков и обратно, а я болел, как будто они выступали на чемпионате мира, поражаясь и завидуя их силе и умению. Помню утес и обрыв под маяком, на котором мы запарковали машины и разбили палатки на эти сказочные три недели, примусы и костры. Ночную ловлю крабов с фонариком и подводную охоту, когда братья приносили рыб, пробитых стрелой от подводного ружья с резинкой! Помню ёжика, с которым я счастлив на фото в альбоме.
Я не смог дать таких путешествий своей семье. Время подкорректировало нашу жизнь и наши отдыхи, разместило нас в гостиницах и ресторанах. Лет через тридцать после Геленджика друг скажет мне в телефонную трубку:
«Поехали в Ярославль, на матч «Зенит-Шинник» на джипе Витала».
Что такое «Шинник» я, хоть и не смотрю никогда футбол, кроме чемпионатов мира, догадался. И ответил: «Вы что там совсем что ли сбрендили? Конечно, же нет!»
Через пять минут мне перезвонил второй друг: «Димас, скажи, а когда еще мы все вместе, друзья, сядем в хорошую тачку и поедем путешествовать по совдеповской трассе? Останавливаться на трассе в кафе и гостиницах? Покупать пирожки и пить квас из придорожных бочек, как в советские времена? Проезжать городки и посёлочки? Когда?»
Я провалился в детские ощущения счастья таких путешествий и, конечно, же сказал: «Да!»
Но про то, что такое Ярославль, дружба и «Шинник», попозже, сейчас пока мы едем в Геленджик.
Остановившись прямо на обочине на обед, наша большая и шумная компания начала хлопотать и обустраивать на травке импровизированный столовый комплекс. Из каждой из трех машин достали наборы «турист», такие складные столики и стульчики, которые были в каждой туристически настроенной советской семье. На столы начали резать все, что можно было резать: хлеб, овощи и фрукты, консервы.
Кто-то с криком выскочил из леса, держа в руках приличный благородный гриб. С этого момента большая часть компании бросилась в лес: жрать-то все равно не давали. Я шел между двумя старшими братьями с надеждой отличиться и найти больше всех и, самое главное, лучшие грибы. В те годы азарт грибника завладевал мной полностью, что-то типа золотой лихорадки. Расстояние между нами было, наверное, метров по шесть. Какая-то густая чаща-полянка выросла прямо по курсу, я полез внутрь, а братья стали отдаляться, обходя ее с флангов. Грибов было маловато, но желание и надежда вели и вели. Иногда мы перекрикивались, как и положено грибникам. Чаща, в которой я пробирался, оказалась какая-то нескончаемая и ужасно густая. Голоса стали дальше. В один из криков я просто не услышал ответа. В желании выбраться я стал забирать в сторону одного из братьев, но голосов было не слышно. Тогда я пошел наоборот к другому брату, подумав, что может они где-то объединились. Через полчаса бесполезных криков и хождений я решил просто вернуться на дорогу к машинам. Через час хода стало реально страшно, так как к машинам я не выходил и не выходил, более того, я не слышал шума трассы, по которому часто ориентируются грибники. Так я потерялся где-то посередине между Ленинградом и Геленджиком. Тысячах в полутора километров от дома. На грибы стало наплевать. Родные стали любимыми и самыми необходимыми на свете. Надежда и понимание, что меня ищут, питала, наверное, меня. Я решил сохранять спокойствие и двигаться по прямой. Ведь километр за километром можно преодолеть любое расстояние, а, следовательно, и лес. Пришлось перейти вброд речку. Теперь по пояс я был мокрый. Начало темнеть. Часок я шел, ревя, пока не кончились слезы. Наконец через несколько часов я вышел в поле, там стояла какая-то изба. Счастье и надежда на спасение начали просыпаться. Я прибавил ходу, проигрывая разговор с местными крестьянами в голове. Все расскажу, если ничем не помогут, буду проситься к ним пока. Самое главное ночевать не в лесу! Я буду им помогать работать, а они меня будут держать за это в доме и кормить. Может быть, люди неплохие, надеялся я. Изба оказалась мертвая с заколоченными окнами. Как ее открыть, чтобы переночевать!? Я ковырял старые доски ставень подручными палками и бился больно плечом в дверь, все было тщетно.
В какой-то момент мне показалось, что я что-то слышу… я прислушивался и прислушивался, да, точно, это шум трассы! Я рванул по полю на еле слышный звук, все время останавливаясь и прислушиваясь. Опять усилилась надежда. Еще через пол часа трасса была видна. Я вышел на нее переполненный эмоциями! Теперь я знал, что испытывали Колумб и Магеллан! Выброс эмоций вызвал новый рев. Грязный, мокрый, плачущий ребенок идет по обочине и голосует машинам. Кому нужен такой туземец, все думали, наверно, что местный детский абориген будет чего-то выпрашивать или просить подвезти к какой-нибудь деревне. Короче, машин было немного, и они не останавливались. Но теперь я знал, что дороги точно куда-то ведут, иначе по ним бы не ехали, а значит я смогу дойти, пусть даже через несколько дней, но смогу! Все же, например, на сто человек в нашей стране может встретиться человек. Настоящий, с мозгом и душой, вряд ли я встречу через столько лет его где-нибудь и смогу поблагодарить, а жаль… Машина остановилась, жигули или москвич, уж не помню. В машине была семья. Прослушав сквозь рев мои попытки рассказать все и сразу, люди посадили меня внутрь и решили везти в милицию. Я, не останавливаясь, непрерывно объяснял все детали происходящего, начиная с того, что мы собирались есть на обед и кому сколько лет и как кого зовут. Навстречу проехала зеленая тринашка дяди Бори. Взрывом соплей орал я водителю, чтобы он тормозил, разворачивался и гнал за ними. Это оказалось не очень просто, Боря тоже куда-то несся. Как выяснилось, наши разбились на три компании. Часть людей прочесывали лес. Две машины ездили по трассе туда и обратно, патрулируя участок в пять-шесть километров, в надежде на то, что я выйду на нее, но вышел я значительно дальше. Муж сестры матери Боря, которого мы встретили, несся с каким-то ментом за вертолетом, о котором удалось договориться, чтобы полетать над лесом! Как мне рассказывали потом, после того, как убивали моего брата, который потерял меня каким-то образом, отец дрожащим, почти плачущим голосом ходил по лесу часами и звал меня. В общем, в тот день никто так и не пообедал, а я чуть не стал Маугли и узнал, как мне нужны мои родные на самом деле.
Тбилиси
Шел период швейки. Брат работал со штанами. В основном серенькие из простыней изделия были покрыты карманами, как города домами, и поверх ещё кнопками, как лица подростков прыщами. Совок отдавал зарплаты с удовольствием. Многие носили эти простыни, зная, что они точно не из Нью-Йорка, а как тогда говорилось – «паленые».
Майкл быстро приобщил меня к своему обогащению и выдал мешок кнопок, которые я прокаливал на газовых конфорках нашей плиты, пока они не становились темными. Это уже была, так сказать, новая волна моды, штаны с темными мели лучше, чем с белыми. Я же с папиным молоточком вбивал их в карманы и гульфик штанов. Откуда-то у Мишки появился Котик, полное имя Котэ. Он жил в Тбилиси, а там нашей продукции ещё не было. Получив от Котика звонок о том, что он продал пробную партию, Миша метнулся туда с чемоданчиком штанов. И опять все улетело через знакомых Кота. Меня погнали на поезд с двумя набитыми большими чемоданами. На самолёт было уже рискованно. Статья за спекуляцию тогда действовала во всю, а при проверке чемоданов меня могли сразу и погрузить в новую реальность.
В те годы еще бывало лето. Я пил чай и потел в купе с незнакомыми попутчиками. Без открытого окна находиться там было невозможно. Спать было возможно только головой к окну, там дуло и хоть как-то охлаждало. Проснувшись утром на своей верхней полке, я поздоровался с попутчиками и слез вниз. Я никак не мог понять, чем я мог испачкать ночью пальцы руки, они были в какой-то саже. Оттерев их салфеткой, я почувствовал, что в купе что-то не то, завтракающие люди шептались между собой, а на меня как-то странно посматривали. Рука, которую я только что оттер, опять была в чем-то чёрном. Спросонья, я тупо начал тереть ее опять… Поднявшись к себе за зубной щеткой, в кармашке сеточке на стене купе я вдруг заметил странную вещь – по центру моей подушки был какой-то белый круг! Как может быть белый круг на белой подушке?! Может, если ночью, когда вы спите, вашу подушку перекрасят в черный цвет черные черти, или ещё черт знает кто?! Я потрогал подушку, и только что оттертая рука опять испачкалась сажей. Заспанная мысль расправилась наконец внутри черепной коробки, и я нырнул к зеркалу двери купе. На меня смотрел замечательный арт-объект, возможно именно я стал тогда родоначальником боди-арта. Чётко по центру мое лицо было поделено неизвестным мне паровозом-коптилкой на две половины! Чёрная часть головы олицетворяла силы зла, которые спекулировали в социалистическом государстве, а белая – красоту и невинность. Отмыть полголовы в железнодорожном рукомойнике тех времен, плотно заткнутом железкой на пружине, во время завтрака, скажу я – дело не простое. Запасных туалетов не было, и ещё приходилось выслушивать угрозы обгаживающегося вагона через дверь. Но выхода не было, меня ждал гостеприимный Тбилиси с водохранилищем, в котором мы купались, с древними банями, похожими на катакомбы, и замечательными, интеллигентными и гостеприимными людьми. Появиться в этом городе в виде полукровки-трубочиста было хуже, чем наполнить дерьмом штаны нашему вагону.
Никогда теперь не езжу головой к открытому окну в поездах. Прямо даже думаю, что, кроме копоти, там ещё что угодно может влететь…
Львов
Важнейшим событием в жизни каждого индивидуума часто является то, что ему недоступно. Так уж устроен человек, чем дольше у него нет чего-то, того ему все больше и больше хочется, и это, кстати, один из основных инстинктов, двигавших нас от странных, испачканных собственными экскрементами обезьянок до пафосных эстетов.
Практически все жители СССР слышали и знали про сказочную заграницу из фильмов в кинотеатрах и редких кадров по телевидению, иногда в журналах описывались чудеса достижений цивилизации или по цепочке передавались рассказы неизвестно кого о чудо быте, заваленных всем, чем не попадя магазинах и неописуемой красотище! Дяденька Горбачев сквозь кругленькие фигуры закрывающих его от камер бабушек рассказал им, а заодно и нам, что такое плюрализм, гласность и еще, что мы можем ехать теперь на все четыре стороны… Сначала даже не очень верилось! Люди страны, которые бросались в океаны с кораблей, практически не имея шансов доплыть до Западного берега, люди, которые десятки лет иногда ждали разрешения на выезд и не получали их, люди, которые сидели в тюрьмах за попытки сбежать с Родины, вот так просто теперь могут купить путевочки и билетики. Но время показало, что это правда, что теперь не только единицы из миллионов могут поехать с делегацией от завода, а любой простой человечек.