Терпи, неудачница!
Шрифт:
Ревела снова. Звонила. Ревела. Сбрасывала звонки от Люськи, Ирки и Маруськи. Потому что... потому что не фиг! Они тоже виноваты! Вообще больше знать их не хочу! Не открыла даже Людмиле Ивановне - притворилась, что меня нет дома. Только с Варькой, как обычно, на ее лагерном тихом часу поговорила несколько минут и, сославшись на головную боль, отключилась.
На часах было пять вечера, когда в дверь позвонили. Подумала, что волнующаяся соседка пришла снова. Не открыть еще раз было бы уж совсем свинством, тем более единственному человеку,
Теперь, наученная вчерашним горьким опытом, я внимательно всмотрелась в глазок. На площадке, молча и опустив головы, переминались с ноги на ногу все три мои опальные подруги. Не открою, решила я.
– Женька, открывай, мы знаем, что ты дома!
Ага, сейчас! Это не я там к двери несусь, каблуки ломая!
– Женечка, - Люська, больше всех чувствуя свою вину, говорила ласково, как с ребенком.
– Открой, пожалуйста! Давай поговорим!
Нету меня для вас больше! Умерла. Уехала. Исчезла!
– Знаешь, что?
– Ирка говорила решительно и строго, как всегда. У этой заразы чувство вины напрочь отсутствует!
– Не откроешь, мы у Людмилы Ивановны ключ запасной возьмем и сами снаружи в твою берлогу пробьемся! Последний раз говорю - открывай!
Я задумалась. Возьмут. Откроют. Еще и соседку притащат. А она с ними ругаться станет, разволнуется! Зачем расстраивать пожилого человека? Рука потянулась к замку. Ладно, сучки, заходите! Ненадолго. Даже разуться не успеете, как я вас по домам отправлю!
Щёлкнула замком и, даже не открыв двери, встала с грозным видом, подбоченясь, отступив всего на шаг от двери.
Зашли. Побросали какие-то сумки и пакеты на пороге. Люська с Маруськой в пол смотрят - понятно, чья инициатива вчера была меня сосватать. Я молчу, и они молчат. Ирина, расстегивая сандалии, начала первой:
– Мы уже в курсе, что этот идиот вернулся к тебе потом. Он сам рассказал. Давай, чайник ставь, будем разговаривать!
– Нету у меня для вас чаю!
– А мы с собой принесли. И чай, и кофе, и коньяк. Мишка дал, в качестве извинения за своего непутевого братца, - Людмила заискивающе поглядывала на меня.
– Прости меня, Жень! Мне он нормальным показался. Да он и был таким, пока не нажрался, скотина! На подвиги потянуло козла похотливого! Мишка их обоих сегодня выпроводил утром, пусть только попробуют еще в гости заявиться!
Видя, что я слушаю молча, Люська тоже разулась и, подхватив пакеты, осторожно обогнула меня и протиснулась в кухню.
– А мне Олежек таким милым мальчиком показался, тварюка женатая!
– грустно сказала Маруся.
– Сказал, что с женой развелся! Колечко в кармашек спрятал... А потом, представляешь, презервативы полез в карман доставать, оно и вывалилось!
– Презервативы? Ты что спать с ним собралась? Первый раз увидела и сразу в койку? Ну ты и дура!
Маруська почему-то не обиделась. Наоборот, все три мои подруги переглянулись и рассмеялись. Как будто,
33.
И снова Евгения.
– Так прямо и сказала?
– Ирка хлопнув рюмку коньяка, застыла с куском сыра в руке, так и не донеся его до рта.
– Какая же ты дикая, Женька!
– Я ей тоже самое говорила. Что с мужчинами так нельзя. Так нет же, она на него по-началу наезжала будь здоров! Тюленем обзывала, стишки какие-то сочиняла...
– Не сочиняла я. Это Лариса Рубальская. Ир, помнишь, "ой, Морозов, ты слышишь, Морозов, разогрей мое сердце, оттай"?
– Ха! Да, судя потому, что я сейчас слышу, - Ирина не хотела слушать моих объяснений.
– Ты троллила его, как Степка мой говорит! И как он под маской жуткой грымзы разглядеть тебя нормальную сумел? И вообще, не могу понять никак, чего ты с Арсением этим вчера церемонилась? Такая вся барышня задумчивая, воздушная, зефирная... Я уж, грешным делом, решила, что он тебе понравился. А ты, не могла в своей обычной манере отшить так, чтобы семь лет в сторону баб смотреть не хотел?
Я пожала плечами, а потом проворчала, в душе соглашаясь с ней, признавая правоту:
– Могла, наверное... Сама не знаю. Просто я с вами сидела в кафе, а умом и сердцем с Сашей была. Потом по улице с Арсением шла, и тоже... не о нем, в общем, думала. Скучаю по нему... очень. Как будто месяц не видела. А теперь... после того, что он увидел вчера здесь... после циркового представления с Арсением этим дурацким... он, вообще, никогда больше...
Я прямо чувствовала, что до слез осталось пара слов... или пара рюмок. Мы уверенно двигались в этом направлении. Люська разлила остатки коньяка в бокалы, получилось на донышке. Лна же первая подняла выпивку левой рукой и сказала свой любимый тост:
– За любовь, - потом отсалютовала коньяком в мою сторону и добавила.
– За такую сногсшибательную любовь, которая умную бабу делает дурочкой!
Ах ты ж, зараза!
– Я бы попросила!
– я грозно нахмурилась.
– Я тебя и Мишку твоего еще не простила! А будешь оскорблять, и не прощу никогда!
Люська выпила. Скривилась, но закусывать не стала. Закрыла глаза и с показательной грустью опустила голову:
– Ну что мне сделать, чтобы ты прекратила это уже? Сколько я прощения просить буду? До скончания века?
– А знаешь что, - я смерила ее задумчивым взглядом.
– Сгоняй в качестве наказания за второй бутылкой!
Маруська испуганно прикрыла свою рюмку ладонью:
– Да вы что, девочки, мне же завтра на работу выходить!
– Самые запоминающиеся пьянки в моей жизни начинались именно после этих слов, - задумчиво протянула Ирина.
А Люська решительно поднялась с дивана, резко отодвинула протянутые мною деньги и четко и стремительно зашагала на выход, так, будто не в ближайший ларек за бутылкой спешила, а на кафедру свою в универ - философам своим лекцию читать!