Терроризм и коммунизм
Шрифт:
"Ему необходимо извлечение из старых учреждений всего того, что там было жизнеспособным и ценным, и запрячь все это в новую работу.
"Если мы этого, товарищи, не сделаем, то мы с нашими основными задачами не справимся, ибо выставить из своих недр в кратчайший срок, выдвинуть из своей среды всех необходимых специалистов, отбросивши все то, что было накоплено в прошлом, это было бы невозможным.
«В сущности говоря, это было бы то же самое, как если бы мы сказали, что все те машины, которые доселе служили для эксплуатации рабочих, мы теперь отбрасываем. Это было бы безумием. Привлечение ученых специалистов для нас так же необходимо, как и взятие на учет всех средств производства и транспорта и всех вообще богатств страны. Нам надо, и притом безотлагательно, взять на учет техников-специалистов, которые у нас есть, и на деле ввести для них трудовую повинность, предоставивши им в то же время широкое поле деятельности и взявши их под политический контроль». [110]
110
«Труд, дисциплина, порядок спасут социалистическую Советскую Республику». Москва 1918 г. Каутский знает эту брошюру, так как несколько раз цитирует ее. Это не мешает ему, однако, обойти приведенное выше место, выясняющее отношение Советской власти к интеллигенции.
Острее всего вопрос о специалистах стоял с самого начала в военном ведомстве. Здесь, под давлением железной необходимости, он оказался разрешен
В области управления промышленностью и транспортом необходимые организационные формы далеко не вполне достигнуты еще и по сей день. Причину нужно искать в том факте, что в течение первых двух лет мы были вынуждены интересы промышленности и транспорта приносить в жертву потребностям военной обороны. Крайне изменчивый ход гражданской войны, в свою очередь, препятствовал установлению правильных взаимоотношений со специалистами. Квалифицированные техники индустрии и транспорта, врачи, учителя, профессора либо уходили с отступающими армиями Колчака и Деникина, либо принудительно уводились ими. Только теперь, когда гражданская война приблизилась к концу, интеллигенция в массе своей примиряется с Советской властью или склоняется перед ней. Хозяйственные задачи становятся на первый план. Одной из важнейших среди них является научная организация производства. Перед специалистами открывается необъятное поле работы. Им предоставляется необходимая для творческой работы самостоятельность. Общегосударственное руководство промышленностью сосредоточивается в руках партии пролетариата.
МЕЖДУНАРОДНАЯ ПОЛИТИКА СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
«Большевики, – рассуждал Каутский, – приобрели силы для завладения политической властью тем, что среди политических партий в России они были той, которая энергичнее всех требовала мира, – мира какой угодно ценой, сепаратного мира, не заботясь о том, какое это произведет влияние на общую международную ситуацию, окажет ли это содействие победе и мировому владычеству немецкой военной монархии, под покровительством которой они долгое время находились, как индийские или ирландские мятежники или итальянские анархисты» (стр. 42).
О причинах нашей победы Каутский знает только то, что мы стояли за лозунг мира. Он не объясняет, чем держалась Советская власть, когда снова мобилизовала значительнейшую часть солдат империалистской армии, чтобы в течение двух лет с успехом отражать своих политических врагов.
Лозунг мира играл, бесспорно, огромную роль в нашей борьбе, но именно потому, что он был направлен против империалистской войны. Ярче всего лозунг мира поддерживали не усталые солдаты, а передовые рабочие, для которых он знаменовал не отдых, а непримиримую борьбу против эксплуататоров. Эти самые рабочие под лозунгом мира отдавали затем свою жизнь на советских фронтах.
Утверждение, будто мы требовали мира, не заботясь о том, какое влияние он окажет на международное положение, есть запоздалый перепев кадетско-меньшевистской клеветы. Сравнение нас с германофильскими националистами Индии и Ирландии ищет опоры в том, что германский империализм действительно пытался нас использовать наравне с индусами и ирландцами. Но и шовинисты Франции немало поработали над тем, чтобы использовать Либкнехта [111] и Люксембург [112] – даже Каутского и Бернштейна! – в своих интересах. Весь вопрос в том, позволили ли мы себя использовать? Дали ли мы своим поведением европейским рабочим хоть тень повода соединять нас воедино с немецким империализмом? Достаточно вспомнить ход Брестских переговоров, их разрыв и германское наступление в феврале 1918 г., чтобы циничность обвинения Каутского раскрылась до конца. Мира между нами и германским империализмом не было в сущности ни на один день. На украинском и кавказском фронтах мы в меру наших крайне слабых тогда сил продолжали вести войну, не называя ее открыто. Мы были слишком слабы, чтобы поднять войну на всем русско-немецком фронте, мы поддерживали до поры до времени фикцию мира, пользуясь тем, что главные германские силы были отвлечены на запад. Если германский империализм оказался достаточно силен в 1917 – 1918 годах для того, чтобы навязать нам Брестский мир после всех наших усилий сорвать с себя эту петлю, то одною из главных причин тому явилось позорное поведение германской социал-демократии, составной и необходимой частью которой оставался Каутский. 4 августа 1914 г. был предрешен Брест-Литовский мир. В тот момент Каутский не только не объявил войны германскому милитаризму, чего он позже требовал от Советской власти, еще бессильной в 1918 г. в военном отношении, – Каутский предлагал голосовать за военные кредиты «под известными условиями» и вообще держал себя так, что в течение месяцев пришлось выяснять, стоял ли он за войну или против войны. И этот политический трус, сдавший в решающий момент основные позиции социализма, осмеливается обвинять нас в том, что мы оказались вынужденными отступить в известный момент – не идейно, но материально – и почему? – потому, что нас предала германская социал-демократия, развращенная каутскианством, то есть теоретически замаскированной политической прострацией.
111
Карл Либкнехт – сын одного из основателей германской социал-демократии Вильгельма Либкнехта. Карл Либкнехт стяжал себе бессмертную славу своим геройским поведением во время войны. Оставаясь верным интернационализму, он на заседании рейхстага голосовал против военных кредитов, вопреки противоположному постановлению с.-д. парламентской фракции. Порвав с соц. – демократической партией Германии и организовав революционную группу «Спартак», К. Либкнехт перенес борьбу против политики социал-демократической партии в широкие рабочие массы, организовывая демонстрации протеста против империалистической войны, ведя энергичную агитацию за выступление пролетариата против буржуазно-юнкерского правительства. Будучи мобилизован на войну, Либкнехт не прекращал агитацию и среди войск. В результате он был арестован и приговорен к двум с половиною годам каторжной тюрьмы, откуда умудрялся поддерживать связь с наиболее революционными элементами рабочего класса Германии. Ноябрьская революция освободила К. Либкнехта и поставила его во главе движения революционных рабочих масс, боровшихся за организацию в Германии Советской власти, которую Либкнехт приветствовал с энтузиазмом, как «первое правительство мозолистых рук». Объединенными силами контрреволюции под руководством Шейдемана-Носке спартаковское движение было разбито в январе 1919 г., а его вожди – Либкнехт и Роза Люксембург – были зверски убиты шейдемановскими хулиганами.
112
Роза Люксембург (1870 – 1919) – знаменитая деятельница польского и германского социал-демократического движения. Участница целого ряда международных социалистических конгрессов. Автор выдающихся трудов: «Развитие польской промышленности», «Накопление капитала» и др. Роза Люксембург неизменно стояла на левом фланге международной социал-демократии. Бернштейнианство и мильеранизм встретили в лице Р. Люксембург серьезного идейного противника. С 1907 года, работая всецело в германском рабочем движении, стояла на крайнем крыле германской социал-демократии и, возглавляя лево-радикальную группу, вела неутомимую борьбу против нарождавшегося в партии оппортунистического уклона. Первая оценила уроки русской революции 1905 года («Всеобщая стачка»), пытаясь привить их сознанию германских рабочих и поддерживая во многих вопросах тактику русской большевистской фракции. Еще накануне войны, в 1913 году, за речь против милитаризма была приговорена к году тюрьмы. Во время войны – ярая интернационалистка, единомышленница К. Либкнехта, вместе с которым основала «Союз Спартака». В 1916 году была арестована и заключена в тюрьму. Однако в тюрьме не прекратила агитационной и пропагандистской работы, посылая конспиративно брошюры, листовки и воззвания против войны. Там ею написана под псевдонимом «Юниус» знаменитая брошюра «Кризис социал-демократии», в которой теоретически предвосхитила полное разложение II Интернационала и создание III Коммунистического Интернационала. После ноябрьской революции 1918 года, совместно с К. Либкнехтом, стала во главе коммунистически настроенных групп рабочего класса, подготовляя захват власти и переход к советской системе. Январское поражение 1919 года, нанесенное спартаковцам шейдемановскими войсками, закончилось гибелью Р. Люксембург, убитой германскими офицерами.
Мы не заботились о международном положении?! На самом деле у нас относительно международного положения был более глубокий критерий, и он не обманул нас. Уже до февральской революции русская армия не существовала, как боевая сила. Ее окончательный развал был предопределен. Если бы не произошло февральской революции, царизм заключил бы сделку с германской монархией. Но сорвавшая эту сделку февральская революция, именно потому, что она была революцией, окончательно подорвала армию, основанную на монархическом принципе. Месяцем раньше или позже армия должна была рассыпаться на куски. Военная политика Керенского была политикой страуса. Он закрывал глаза на разложение армии, говорил громкие фразы и угрожал на словах германскому империализму.
В этих условиях у нас был единственный исход: встать на почву мира, как неизбежного вывода из военного бессилия революции, и превратить этот лозунг в орудие революционного воздействия на все народы Европы; то есть, вместо того, чтобы, вместе с Керенским, пассивно дожидаться окончательной военной катастрофы, которая могла похоронить под своими обломками революцию, овладеть лозунгом мира и повести за ним пролетариат Европы и в первую голову – рабочих Австро-Германии. Под этим углом зрения мы вели наши мирные переговоры с центральными империями и в этом духе составляли наши ноты к правительствам Антанты. Мы затягивали переговоры, как могли, чтобы дать возможность европейским рабочим массам разобраться в смысле Советской власти и ее политики. Январьская стачка 1918 г. в Германии и Австрии показала, что наши усилия не пропали даром. Эта стачка была первым серьезным предвестником германской революции. Немецкие империалисты поняли, что именно мы представляем для них смертельную опасность. Это очень красноречиво засвидетельствовано в книге Людендорфа. Они уже не рисковали, правда, выступить против нас с открытым крестовым походом. Но там, где они могли воевать против нас прикрыто, обманывая при содействии германской социал-демократии немецких рабочих, они это делали: на Украине, на Дону, на Кавказе. В Центральной России, в Москве граф Мирбах стоял с первого дня своего приезда в фокусе контрреволюционных заговоров против Советской власти, как т. Иоффе [113] в Берлине находился в теснейшей связи с революцией. Крайняя левая германской революции, партия Карла Либкнехта и Розы Люксембург, все время шла с нами рука об руку. Немецкая революция сразу приняла форму Советов, и немецкий пролетариат, несмотря на Брестский мир, ни на минуту не сомневался в том, что мы с Либкнехтом, а не с Людендорфом. В своих показаниях перед комиссией рейхстага Людендорф в ноябре 1919 г. рассказывал, как «верховное командование требовало создания учреждения, которое имело бы своей задачей раскрыть связь революционных стремлений в Германии с Россией. Иоффе прибыл в Берлин, и в разных городах были учреждены русские консулаты. Это имело для армии и флота тяжелые последствия». Каутский же имеет печальное мужество писать, что «если дело дошло до немецкой революции, то они (большевики) поистине не виноваты в этом» (стр. 110 – 111).
113
А. А. Иоффе – старый социал-демократ, бывший меньшевик. В 1917 г. вступил в Р. С.-Д. Р. П. (большевиков). Принимал активное участие в Октябрьском перевороте в Петрограде. Участник Брест-Литовских переговоров и их завершитель. Первый советский посол в Германии в 1918 г. Вел в 1920 году мирные переговоры с Польшей и подписал Рижский договор. Ведет все время работу в дипломатической области.
Если бы мы имели даже возможность в 1917 – 1918 г.г. посредством революционного воздержания поддерживать старую царскую армию, вместо того, чтобы ускорять ее разрушение, мы, таким образом, просто-напросто оказали бы содействие Антанте, прикрывая своим соучастием ее разбойничью расправу над Германией, Австрией и всеми вообще странами мира. При этой политике мы оказались бы в решающий момент совершенно безоружны перед Антантой, еще более безоружны, чем ныне Германия. Между тем, благодаря ноябрьской революции и Брестскому миру, мы сейчас являемся единственной страной, которая противостоит Антанте с винтовкой в руках. Нашей международной политикой мы не только не помогли Гогенцоллерну занять господствующее мировое положение, наоборот, ноябрьским переворотом мы больше, чем кто бы то ни было, подготовили его падение. В то же время мы обеспечили за собой военную паузу, в продолжение которой создали многочисленную крепкую армию, первую в истории армию пролетариата, с которой не могут ныне справиться все цепные собаки Антанты.
Самый критический момент в нашем международном положении наступил осенью 1918 г., после разгрома германских армий. Вместо двух могущественных лагерей, более или менее нейтрализовавших друг друга, пред нами стояла победоносная Антанта на вершине своего мирового могущества, и лежала раздавленная Германия, юнкерская сволочь которой сочла бы за счастье и честь вцепиться в горло русскому пролетариату за кость с кухни Клемансо. Мы предложили мир Антанте и снова готовы были – ибо были вынуждены – подписать самые тяжелые условия. Но Клемансо, в империалистическом хищничестве которого остались во всей своей силе черты мелкобуржуазного тупоумия, отказал юнкерам в кости и в то же время решил во что бы то ни стало украсить Дом Инвалидов скальпами вождей Советской России. Этой политикой Клемансо оказал нам немалую услугу. Мы отстояли себя и устояли.
В чем же заключалась руководящая идея нашей внешней политики после того, как первые месяцы существования Советской власти обнаружили значительную еще устойчивость капиталистических правительств Европы? Именно в том, что Каутский с недоумением воспринимает теперь, как случайный результат: продержаться! Мы слишком ясно сознавали, что самый факт существования Советской власти есть событие величайшего революционного значения. И это сознание диктовало нам уступки и временные отступления, – не в принципах, а в практических выводах из трезвой оценки собственной силы. Мы отступали, как армия, которая сдает врагу город и даже крепость, чтобы, отойдя, сосредоточиться не только для обороны, но и для наступления. Мы отступали, как стачечники, у которых сегодня истощились силы и средства, но которые, стиснув зубы, готовятся к новой борьбе. Если бы мы не были проникнуты несокрушимой верой в мировое значение советской диктатуры, мы не шли бы на тягчайшие жертвы в Брест-Литовске. Если бы наша вера оказалась противоречащей действительному ходу вещей. Брест-Литовский договор вошел бы в историю, как бесполезная капитуляция обреченного режима. Так тогда оценивали положение не только Кюльманы, [114] но и Каутские всех стран. Но мы оказались правы в оценке как своей тогдашней слабости, так и своей будущей силы. Существование Эбертовской республики с ее всеобщим избирательным правом, парламентским правом, парламентским шулерством, «свободой» печати и убийством рабочих вождей, есть просто очередное звено в исторической цепи рабства и подлости. Существование Советской власти есть факт неизмеримого революционного значения. Нужно было ее удержать, пользуясь свалкой капиталистических наций, еще не законченной империалистской войной, самоуверенной наглостью Гогенцоллернской банды, тупоумием мировой буржуазии в основных вопросах революции, антагонизмом Америки и Европы, запутанностью отношений внутри Антанты, – нужно было вести еще недостроенный советский корабль по бурным волнам, меж скал и рифов, и на ходу достраивать и бронировать его.
114
Кюльман – министр иностранных дел немецкого империалистического правительства, руководивший с немецкой стороны Брест-Литовскими мирными переговорами.