Tertium organum

Успенский Петр Демьянович

Ключ к этому может дать только рассмотрение эмоции с точки зрения познания.

Нечистая эмоция -- это совершенно такая же вещь, как нечистое стекло, нечистая вода или нечистый звук, то есть эмоция не чистая, а с примесями, или с налетом, или с отзвуком других эмоций; нечистая -- смешанная.

Нечистая эмоция дает неясное, не чистое познание, как нечистое стекло дает смутную картину. Чистая эмоция дает ясное, чистое изображение того, для познания чего она предназначается.

Это единственное разрешение вопроса. Прийти к этому разрешению нам особенно мешают обычные моральные тенденции, заранее разделившие эмоции на "нравственные" и "безнравственные".

Но если мы попробуем на минуту отрешиться от обычных моральных рамок, то мы увидим, что дело значительно проще, что нет по природе чистых и по природе

нечистых эмоций и что каждая эмоция может быть чистой или нечистой, смотря по тому, есть в ней примеси других эмоций или нет.

Может быть чистая чувственность, чувственность "Песни Песней", переходящая в ощущение космической жизни и дающая возможность слышать биение пульса Природы. И может быть нечистая чувственность -- нечто, стыдящееся само себя или не стыдящееся ничего, безвкусное, неразборчивое и безобразное; нечистое потому, что стремление к красоте, неразрывно связанное с чувственностью, есть залог эволюции самой чувственности.

Может быть чистая симпатия -- и может быть симпатия с расчетом, с надеждой даже бессознательно получить что-нибудь для себя за свою симпатию. Может быть чистая любознательность, жажда знания ради знания, и может быть такое стремление к знанию, где впереди идут соображения пользы или выгоды от этого знания.

Во внешних проявлениях чистые и нечистые эмоции могут очень мало различаться. Два человека могут играть в шахматы, по внешности действуя совершенно одинаково, но в одном будет говорить самолюбие, желание победы, и он будет полон разных неприятных чувств по отношению к своему противнику -боязни, зависти за удачный ход, ревности, враждебности или расчета на выигрыш; а другой будет просто разрешать лежащую перед ним сложную математическую задачу, совсем не думая о своем противнике.

Эмоция первого будет нечистой, уже по одному тому, что в ней очень много личного и очень много чуждого, смешанного. Эмоция второго будет чистой и совершенно не личной.

Примеры подобного разделения по внешности одинаковых эмоций мы можем видеть постоянно в художественной, литературной, научной, общественной, даже в духовной и религиозной деятельности людей. Во всех областях только полная победа над личным элементом ведет человека к правильному познанию мира и себя. Все эмоции, окрашенные элементом себя являются выпуклыми, вогнутыми или искривленными стеклами, неправильно преломляющими лучи и искажающими вид мира.

Правильное познание требует чистых эмоций. Чистота эмоций в значительной степени зависит от освобождения их от элемента себя, потому что примесь мелкого, личного, эгоистического чувства делает всякую эмоцию нечистой.

Таким образом, задача эмоционального познания заключается в соответствующей подготовке эмоций, служащих орудием познания.

"Будьте как дети..."

и -- "Блаженны чистые сердцем..."

В этих евангельских словах говорится именно об очищении эмоций. Нечистыми и личными эмоциями правильно познавать нельзя. Поэтому в интересах правильного познания мира должна происходить эволюция эмоций, состоящая в их очищении и возвышении. И эта эволюция может идти как бессознательно, так и сознательно.

* * *

Последнее приводит нас к совершенно новому взгляду на мораль. Мораль, цель которой заключается именно в том, чтобы установить систему правильного отношения к эмоциям и содействовать их очищению и возвышению, перестает быть в наших глазах каким-то скучным и замкнутым в себе упражнением в добродетели.

Мы видим все огромное значение, какое мораль может иметь в нашей жизни; мы видим значение, какое мораль имеет для познания, потому что есть эмоции, которыми мы познаем, и есть эмоции, которыми мы заблуждаемся. Если мораль действительно может помогать нам разбираться в них, то ценность ее неоспорима именно с точки познания.

Есть эмоции, увеличивающие наше знание, и есть эмоции, увеличивающие наше незнание.

Психология обыкновенного разговорного языка хорошо знает, что злоба, ненависть, гнев, ревность -- ослепляют человека, затемняют его рассудок; она знает, что страх сводит с ума, и пр. и пр.

Но кроме этого, мы знаем, что каждая эмоция может служить и знанию, и незнанию.

Возьмем такую ценную и способную на очень высокую эволюцию эмоцию, как наслаждение деятельностью. Эта эмоция является могучим двигателем культуры, служит совершенствованию жизни и выработке всех высших способностей человека. Но она же является причиной

бесконечного количества заблуждений и faux pas человечества, за которые ему приходится после очень горько расплачиваться. В увлечении деятельностью человек склонен очень легко забывать цель, ради которой он начал действовать; принимать за цель самую деятельность; и ради сохранения деятельности жертвовать целью. Отправившись в одном направлении, человек, сам не замечая того, поворачивает в обратное и очень часто идет в бездну, думая, что он поднимается на высоты.

Нет ничего противоречивее, парадоксальнее человека, увлекшегося деятельностью. Мы просто привыкли к "человеку", и нас не поражают, как курьезы, удивительные извращения, к каким он приходит.

Насилия во имя свободы. Насилия во имя любви. Проповедь христианства с мечом в руке. Костры инквизиции во славу Бога милосердия. Насилия над свободой мысли и слова со стороны служителей религии.
– - Все это воплощенные абсурды, на какие способен только человек, благодаря странной двойственности своей души.

* * *

Правильное понимание морали в значительной степени может предохранить нас от подобных извращений мысли. В нашей жизни вообще очень мало морали. Европейская культура пошла путем интеллектуального развития. Интеллект изобретал и устраивал, не думая о моральном значении своей деятельности. Поэтому и получилось такое положение, что венцом европейской культуры как будто являются дредноуты.

Многие думают так, и многие в силу этого отрицательно относятся ко всей культуре. Но это тоже неправильно. Кроме дредноутов европейская мысль создала очень много нужного и ценного, облегчающего жизнь. Выработка принципов свободы и права, хотя номинальное -- уничтожение рабства; во многих областях победа над враждебной человеку природой; средства распространения мысли, печать; чудеса современной медицины и хирургия -- все это, несомненно, реальные завоевания. И с ними нельзя не считаться. Но в них нет морали. Европейский культурный человек одинаково легко изобретает пулемет и новый хирургический аппарат. Европейская культура начиналась от жизни дикаря, как будто взяв эту жизнь за образец и начав развивать все ее стороны, совершенно не думая об их моральном значении. Дикарь разбивал своему врагу голову простой дубиной. У нас для этого изобретены очень сложные приспособления, дающие возможность сразу разбивать целые сотни голов.
– - Поэтому и получается такая вещь, что одновременно с изобретением аэроплана появляются известия о призах за "метание бомб с аэроплана". Введение морали в нашу жизнь сделало бы ее менее парадоксальной, менее противоречивой, более логической и, главное, -- более цивилизованной. Потому что теперь нашу знаменитую цивилизацию очень сильно компрометируют дредноуты, смертная казнь при помощи электричества, усовершенствованные одиночные тюрьмы, где заключенный обязательно сходит с ума через пять лет, и прочие прелести культуры.

* * *

Мораль нам необходима. Без нее мы чересчур легко забываем, что слово все-таки имеет некоторое отношение к делу. Мы очень многим интересуемся, очень во многое входим, но почему-то совершенно не замечаем несоответствия между нашей духовной жизнью и нашей жизнью на земле. У нас образуются две жизни. В одной мы необыкновенно строги к себе, анализируем тщательно всякую идею, прежде чем высказаться о ней, -- в другой мы, наоборот, чрезвычайно легко допускаем всякие компромиссы, чрезвычайно легко не замечаем того, чего не хотим замечать. И мы примиряемся с этим разделением. Мы как будто даже не находим нужным проводить реально в жизни наши высшие идеи, почти возводим в принцип несмешение "реального" с "духовным". В результате этого получаются все безобразия современной жизни -- вся бесконечная фальсификация нашей жизни -- фальсификация печати, искусства, театра, науки, политики, -фальсификация, в которой мы задыхаемся, как в вонючем болоте, но которую мы сами же создаем, потому что мы же, и никто другой являемся слугами и данниками этой фальсификации. У нас нет сознания необходимости проводить наши идеи в жизнь, проводить их в нашей ежедневной деятельности, и мы допускаем возможность, чтобы эта деятельность шла в разрез с нашими духовными исканиями по одному из выработавшихся шаблонов, вред которых мы сознаем, но за которые каждый из нас в отдельности не считает себя ответственным, потому что не он сам их создал. У нас нет чувства личной ответственности, нет смелости, и нет даже сознания их необходимости.