Тэтчер: неизвестная Мэгги
Шрифт:
– Главная ценность Рональда заключалась в том, что он был не политиком, а профессиональным драматургом, способным писать не своим, а ее голосом.
На протяжении последующих пятнадцати лет ни одна крупная речь Маргарет не считалась законченной, пока не прошла процесс «рональдирования» [481] . Именно благодаря Миллару появился столь характерный тэтчеровский стиль, с короткими предложениями-стаккато, произносимыми в запоминающемся ударном ритме. [482]
481
Необычный термин, придуманный
482
Campbell J.Op. cit. P. 349.
Во время подготовки к партийной конференции Миллар ночи напролет работал над речью лидера оппозиции. Чем меньше оставалось времени, тем напряженнее шло написание текста. За несколько часов до начала выступления гостиничный номер Маргарет в отеле «Imperial» напоминал театральный кружок: повсюду были разбросаны листки бумаги, исписанные черновики и наспех сделанные заметки. На полу сидел Миллар, нервно дописывающий последний фрагмент. Вскоре к нему подошла и сама Маргарет. На ней был элегантный синий костюм. Но что действительно восхитило Миллара, так это пышная копна волос, аккуратно уложенная на голове его босса.
Немного приподняв юбку, она собиралась присесть на пол, но затем быстро передумала.
– Не могу сидеть, а то весь костюм сомнется, в чем же я тогда буду выступать? – сказала она.
Тэтчер стала быстро ходить по комнате.
– Ну же, давайте, давайте пишите, – нервно повторяла она про себя.
Схватив первый попавшийся листок, она принялась читать.
– Нет, это не для меня, – резко воскликнула Маргарет. – Я же не актриса!
– Тогда вам придется ею стать: вы же теперь исполнительница главной роли, – не отрываясь от бумаг, произнес Миллар.
Когда все было закончено, она наспех уложила беловой вариант и направилась к двери. На мгновение задержалась у зеркала, чтобы поправить прическу, как неожиданно раздался телефонный звонок.
– Приносим свои извинения, но заседание немного затягивается, – раздался мужской голос в трубке, – не могли бы вы подождать еще несколько минут?
– Ну уж нет! – закричала Тэтчер. – Еще мгновение в этом гостиничном номере, и я полезу на стенку от нервов! [483]
483
Junor P.Op. cit. P. 107.
Быстро покинув отель, Маргарет села в автомобиль, который должен был доставить ее до места выступления. Рядом с ней сидел Дэнис, весь путь продержавший свою жену за руку.
– Это был один из тех редких моментов, когда я действительно боялся за нее, – признается он после одному из своих друзей. [484]
Действительно, было от чего испугаться. Выступления Маргарет ждали 5000 человек – как сторонников, так и оппонентов. Взяв в себя в руки, Тэтчер уверенно шагнула на сцену. Неожиданно одна из активисток, прорвавшись через первые ряды, вручила ей перьевую метелку – символ партийных перемен. Взяв подарок, Мэгги сначала взмахнула им по кафедре, а затем по носу председателя партии Питера Томаса, чем вызвала смех у публики. Психологическая напряженность резко спала, и Маргарет смогла спокойно приступить к своему выступлению.
484
Thatcher C.Below the parapet. P. 111.
– На протяжении всей моей жизни каждый лидер тори становился премьер-министром. Я надеюсь продолжить эту славную традицию, – начала она свою речь.
Раздались одобрительные возгласы.
Взяв оптимальный старт, Тэтчер словно на одном дыхании провела столь важное в своей жизни выступление. Все прошло великолепно. Публика стоя аплодировала новому лидеру консервативной партии. Вечером, отдыхая в своем номере, Маргарет призналась Ниву:
– Вот теперь я лидер! [485]
485
Junor P.Op. cit. P. 107–108.
Тем временем, пока Маргарет укрепляла свои позиции среди тори, Великобритания вступила в один из сложнейших периодов послевоенной истории. Безработица достигла самого высокого уровня начиная с 1945 года; инфляция превысила пугающий барьер в 27 процентов. Пытаясь обуздать вышедшие из-под контроля государственные расходы, Уилсон объявил об их масштабном сокращении, вогнав экономику в ступор.
Не успела общественность прийти в себя после столь резкого удара по тормозам в экономической сфере, как Гарольд вновь удивил всех, объявив о своей отставке.
– Если я ухожу, то ухожу, – повторил он слова Стэнли Болдуина. – Я не собираюсь заговаривать с новым капитаном, как, впрочем, и не горю желанием плевать на палубу. [486]
Покинув корабль, Уилсон не тронул остальных членов кабинета министров. Новым обитателем капитанского мостика стал 64-летний Джеймс Каллаган.
Быстрая смена руководства не привела к нужным результатам. Великобритания на всех парах неслась к масштабному кризису, разразившемуся во второй половине 1978 года. Лучшее, что мог бы сделать Каллаган в сложившейся ситуации, – объявить о роспуске правительства и начале всеобщих выборов. Ситуацию это конечно же не спасло, но зато помогло бы избавиться от Маргарет Тэтчер. Как бы парадоксально это ни прозвучало, но независимо от результатов выборов политической карьере Маргарет пришел бы конец. Если бы тори проиграли, ее сместили бы сами консерваторы – четыре года руководства и ни одной победы. Если бы тори все-таки победили, то правительство Тэтчер спустя всего несколько месяцев опрокинул бы кризис.
486
Ibid. P. 111.
– Возглавь мы правительство в тот критический момент, нас бы сломал кризис, как это произошло с лейбористами, – признается впоследствии сама Маргарет. [487]
Каллагану нужно было лишь сделать решающее заявление о роспуске парламента, но он пожадничал, сохранив власть на полгода, чтобы потерять ее навсегда.
– Какой кризис? – недоумевал Джим. – Какой кризис? У нас и раньше случались забастовки. [488]
487
Thatcher M.Op. cit. P. 413.
488
Ibid. P. 425.
Отрицая сползание в бездну, премьер полностью оказался во власти стихии. Паровоз инфляции, безработицы и забастовок рванул под откос, готовый смести все на своем пути. Города завалили горы мусора, с отоплением начались перебои, общественный транспорт исчез с улиц, словно его никогда и не было. Даже могильщики, бросив кирки и лопаты, перестали выполнять свои похоронные обязанности, и морги, менее всех подверженные экономической лихорадке, оказались переполнены.
Разглядев среди всеобщего хаоса свой шанс, Тэтчер начала кампанию по свержению лейбористского правительства. 28 марта 1979 года ею были произнесены роковые для Джеймса Каллагана слова: