Тетрис с холостяками

Эллочке Виноградовой исполнилось двадцать восемь, и она решила, что в жизни непременно надо что-то поменять. Поменять что-то гораздо более значимое, чем занавески, стрижку или привычку встречаться по пятницам с подругами в кафе напротив театра. И Эллочка с редкой для дам ее положения решимостью подала заявление об уходе из школы. Из той самой школы, где учительствовала целых пять лет после окончания вуза.

Директор очень удивился: Эллочка была хорошим педагогом. Она до самозабвения, до сладкой дрожи любила русскую литературу. Она читала и перечитывала старенькие томики не столько из-за требований программы, сколько из-за вот этой, настоящей, действительной

любви к литературе. Любила она и русский язык, могла так и эдак вертеть самое заумное предложение, чтобы сделать его понятнее пятнадцатилетним оболтусам. С оболтусами Эллочка быстро находила контакт. Когда надо, была требовательна, когда надо – сближалась до фамильярности, многое им позволяла и не прощала только одного – пренебрежительного отношения к любимому ею предмету. С этой точки зрения уход Эллочки казался странным: ведь она же была на своем месте? Но, с другой стороны, и директор это понимал отлично: чтобы жить на учительскую зарплату, требовалось нечто большее, чем просто любовь к своему предмету. Получив диплом, выпускники спешили проститься с альма-матер и броситься в мутные воды коммерции, бизнес-ланчей, дорогих авто и черт еще знает чего, но очень красивого. Более того, в свое время директор и сам бросился, но то ли не глубоко нырнул, то ли не рассчитал силы, но его быстренько прибило обратно, в тихую школьную гавань, где, по крайней мере, всегда можно рассчитывать на свой скромный кусок. Директор отнесся к Эллочке по-отечески, можно сказать, благословил ее на поиски прекрасной жизни, а про себя сказал: «Баба с возу...» – и немного взгрустнул, что не видать ему больше полной Эллочкиной груди, колышущейся в любимых им вырезах редко, но надеваемых ею открытых джемперов.

Коллектив дружно проводил Эллочку. Выпили, как полагается. Пожурили, что не дотянула до конца учебного года. Эллочка потупилась. Она хотела было начать объяснять, что у каждого в жизни наступает такой час, когда что-то там в кладовых судьбы происходит, запоры слабнут и, если поднатужиться, можно ухватить себе что-нибудь, о чем давно мечталось. Когда приходит такой час, тогда главное – сориентироваться, отдаться на волю этого самого часа, и пусть он решает за тебя, а ты только помни, помни, чего ты на самом деле хочешь. Эллочка не была решительной женщиной, авантюристкой, она просто почувствовала канву своей жизни и вдруг ясно увидела ту дырочку, куда именно в этот момент нужно было нырнуть.

Посмотрим внимательней, что собой представляла Эллочка Виноградова в свои двадцать восемь. У нее был диплом об окончании филфака и пять лет педагогического стажа за спиной. Как уже говорилось, Эллочка любила русскую литературу и жила в вычитанном из книг мире балов, прекрасных дам и галантных кавалеров. Даже проверяя сочинения, она между строк видела себя в белом платье со шлейфом, в белых перчатках, с хлыстиком – с каким хлыстиком?! – с букетом роз, а рядом – молодого человека со свежим румяным лицом и печатью ума на челе, декламирующего ей стихи о любви...

Любовь – вот о чем грезила Эллочка Виноградова. Не находя ее в жизни (по крайней мере, не находя той любви, о которой она мечтала), Эллочка искала ее в книгах, и книги щедро показывали ей любовь. Ее не смущал тот факт, что большинство героинь нашей классики были брошены своими возлюбленными, начиная от карамзинской Лизы и заканчивая благородной Аглаей, оставленной князем Мышкиным ради беспутной Настасьи Филипповны.

Мир грез Эллочки Виноградовой был прекрасен. Едва прикоснувшись щекой к подушке, едва закрыв глаза, скромная невзрачная учительница слышала стук копыт под окном, скрип рессор и снизу, из передней, голос швейцара: «Карета подана!» Она смотрелась в зеркало и видела себя совсем другой – такой, какой она была, как ей казалось, на самом деле: в бледно-сиреневом атласном платье с глубоким декольте и затянутой корсетом талией, с глазами глубокого синего цвета, с высокими скулами, с волосами, собранными в пышную прическу... Лепила кокетливую мушку над верхней губой – я свободна, я готова к любви! – и срывалась в шуме нижних юбок,

и бежала, стуча каблучками, вниз, к карете, на бал – навстречу своей судьбе...

Но к двадцати восьми годам Эллочка поняла, что всех оболтусов любить литературу не научишь, а любовь в чисто женском коллективе – не считая женатого и многодетного директора – не встретишь. Наверное, это была очень сильная мысль для забитой романтическими фантазиями Эллочкиной головы. К тому же она почувствовала свой час, колокол над ухом, или как оно там ей дало о себе знать? И написала заявление об увольнении. Теперь больше апокалипсиса она боялась признаться в содеянном своим родителям.

Эллочка жила отдельно от них в завещанной ей бабушкой однокомнатной хрущевке и была совершенно самостоятельной девочкой, но родители упорно не желали этого признавать. Как объяснить им, что она сама хозяйка своей судьбы, Эллочка не знала...

А родители встретили это известие довольно сносно, почти не кричали. Сказали, конечно, про недальновидность и то, что сначала надо было найти новую работу, а потом увольняться. Тайная канва и предопределенность им не сказали ничего, ведь они не верили в какой-то там звездный час. Больше всего их расстроило, что Эллочка не представляла себе, кем она хочет быть, если не учительницей. И при этом она упорно отказывалась переучиваться на бухгалтера. Но ничего, и это они, родители, пережили. Мама у Эллочки всегда была догадлива – это раз, и очень хотела скорее получить внуков – это два. И она быстро сообразила, что от новой дочкиной работы требовалось в первую очередь одно – наличие коллег-мужчин. И при этом молодых, симпатичных и неженатых. А в бухгалтериях мужчин не бывает...

Скажем же немного об Эллочкиной внешности. Эллочка была среднего роста, блондинкой. Эллочка не была худенькой. Формы у нее были самое то, самое оно, пожалуй. Руки у нее были красивые: маленькие, мягкие. Будь у нее лицо попроще – отбою бы от мужиков не было. Мечта сантехника Огурцова, так сказать. Но не зря же Эллочка окончила филологический факультет, прочитала всего Достоевского и обыгрывала отца в шахматы. Увы, у нее были все основания считать себя умной, и это как-то само собой отражалось у нее на лице. Плюс очки. Плюс дурацкий учительский пучок на голове (волосы отвлекали ее от умных мыслей). И опять же, как одевалась Эллочка? Неизменный свитер и длинная широкая юбка. Обувь на низком, в лучшем случае – на среднем, но широком каблуке. Пальто, которое ей купили еще в институте. Самое большее, на что ее хватало, – это надеть джемпер с вырезом, чтобы грудь слегка было видно. И тот она надевала, только когда у нее появлялся поклонник, и носила ровно до его исчезновения с ее, Эллочкиного, горизонта.

Почувствовав дуновение судьбы в затылок, поймав свой час, Эллочка сделала вещь неслыханную, дерзкую, из ряда вон выходящую. Получив расчет, она потратила больше половины немаленькой по Эллочкиным меркам суммы на тряпки. И пошла она за ними не на рынок, а в модный магазин. И обошла за неделю – страшно представить! – треть города, но экипировалась полностью, с ног до головы. Оказалось, что при наличии времени и определенной удачи даже в дорогих магазинах со скидкой можно купить отличнейшие наимоднейшие вещи.

Эллочка купила себе кожаный пиджачок, кокетливую шляпку – дань книгам (оказалось, что шляпки ей неимоверно к лицу), три пары хорошей кожаной обуви, перчатки и сумочку, а также юбку и блузку, кардинально отличающиеся от того, что она носила до сих пор. Эллочка не стеснялась отдавать предпочтение смелым расцветкам, и апофеозом шопинга стала покупка красного вечернего платья, которое Эллочке решительно некуда было носить.

Впрочем, внимательный психолог заметил бы преобладание в покупках теплых коричневых оттенков, что говорит о том, что человек настроился или созрел для уютного семейного гнездышка. Что ж, неудивительно, ведь Эллочке исполнилось двадцать восемь, карьеру она не делала и не планировала, стало быть, давно пора заполнить некий вакуум ее жизни семьей. Но для этого Эллочке, хоть тресни, нужна была большая, как в толстых романах, любовь.