Тетушка Хулия и писака
Шрифт:
— Давай отложим ссору на другой раз, — сказал я, заставив тетушку Хулию сесть на парапет, за которым слышалось глубокое и ровное дыхание моря. — У нас мало времени и много проблем. У тебя с собой свидетельство о рождении и о разводе?
— У меня с собой билет на самолет в Ла-Пас, — ответила она, трогая сумку. — Я улетаю в воскресенье в десять утра. И я счастлива. Перу и перуанцы надоели мне до смерти.
— Мне жаль тебя, но пока у нас нет возможности переменить страну проживания, — сказал я, садясь рядом и обнимая ее за плечи. — Но обещаю тебе, что когда-нибудь мы уедем в Париж и будем жить в мансарде.
Несмотря на резкости, которые она
— Не мешай мне, Варгитас. Я возвращаюсь в Боливию из-за твоих родственников. И еще потому, что наши отношения — величайшая глупость. Ты прекрасно знаешь, мы не можем пожениться.
— Нет, можем, — сказал я, целуя ее в щеку, в шею, крепко прижимая к себе, касаясь ее груди, жадно отыскивая ее губы. — Нам нужен сговорчивый алькальд. Хавьер поможет в этом. А Худышка Нанси уже нашла нам квартиру в Мирафлоресе. Поэтому нет повода для пессимизма.
Она покорялась поцелуям и ласкам, но оставалась где-то далеко от меня и была очень серьезна. Я рассказал ей о моих беседах с сестрой и Хавьером и о том, что мне ответили в муниципалитете, как я заполучил свидетельство о рождении; я говорил, что люблю ее всей душой и мы поженимся, даже если для этого мне придется сразиться с целым светом. Мы наслаждались поцелуями. Потом я почувствовал, как свободная рука тетушки Хулии обвилась вокруг моей шеи, она прильнула ко мне, горько рыдая. Я утешал ее, продолжая целовать.
— Ты еще соплячок, — шептала она, смеясь и всхлипывая, а я отвечал, не переводя дыхания, что она нужна мне, что я люблю ее и что никогда не позволю ей вернуться в Боливию и покончу с собой, если она уедет. Наконец Хулия заговорила, пытаясь шутить: — «Кто ляжет с младенцем в постель, мокрым проснется». Ты слышал эту поговорку?
— Это вульгарно, и не нужно так говорить, — ответил я, осушая ее слезы губами и кончиками пальцев. — Так у тебя с собой документы? Может ли их заверить твой друг посол?
Она уже почти пришла в себя, перестала плакать и смотрела на меня с нежностью.
— Как долго это продлится, Варгитас? — спросила она грустно. — Сколько пройдет времени, пока ты не устанешь от меня? Год, два, три? Разве это справедливо, если через два-три года ты сбежишь от меня и я вынуждена буду все начинать сначала?!
— Так сможет боливийский посол заверить твои бумаги? — настаивал я. — Если он сделает это как представитель своей страны, будет проще добиться, чтобы их заверили перуанские власти. Я найду в министерстве кого-нибудь, кто нам поможет.
С сожалением и нежностью смотрела она на меня. Потом улыбнулась.
— Если ты поклянешься, что будешь терпеть меня пять лет, ни на кого не посмотришь и будешь любить только меня, я согласна, — сказала она. — За пять лет счастья я пойду на это безумие.
— Так где твои документы? — продолжал я спрашивать, поправляя и целуя ее волосы. — Может ли посол их заверить?
Документы у тетушки Хулии были с собой, в конечном счете боливийский посол заверил их многочисленными разноцветными печатями и затейливыми подписями. Процедура заняла не более получаса, ибо господин посол дипломатично проглотил сказочку тетушки Хулии: мол, документы нужны ей немедленно для получения разрешения на вывоз из Боливии ценностей, полученных при разводе. Добиться, чтобы министр иностранных дел Перу, со своей стороны, узаконил боливийские документы, было уже легче. В этом мне
В комнате, уставленной старинной колониальной мебелью, где столпились вылощенные юнцы дворца Торре-Тагле [57] , ожидая, пока чиновник, подстегнутый звонком моего преподавателя, поставит на документы тетушки Хулии энное количество печатей и соберет необходимые подписи, я услышал о новой катастрофе. Стоявший у пристани Кальяо итальянский пароход, полный пассажиров и провожающих, в нарушение всех законов физики и вопреки здравому смыслу вдруг закружился на месте, осел на левый борт и быстро погрузился в воды Тихого океана; в панике, от ушибов, при падении в воду, от акул погибли все, кто был на борту. От этом говорили две дамы, сидевшие рядом со мной и тоже ожидавшие оформления каких-то бумаг. Судя по всему, они не шутили.
57
Здание министерства иностранных дел Перу в Лиме.
— Наверное, это произошло в одной из постановок Педро Камачо? — вмешался я.
— В четырехчасовой передаче, — сообщила старшая из дам, женщина костлявая и энергичная, с явным славянским акцентом. — Передача посвящена кардиологу Альберто де Кинтеросу.
— Тому самому, который в прошлом месяце был гинекологом, — добавила, улыбаясь, сидевшая за машинкой девушка. При этом она покрутила пальцем у лба, давая понять, что кто-то спятил с ума.
— А вы не слышали вчерашней программы? — с ласковым сожалением спросила сопровождавшая иностранку дама в очках, чье произношение свидетельствовало, что она не из Лимы. — Доктор Кинтерос как раз отправился на отдых в Чили со своей супругой и дочкой Чарито. И все трое утонули.
— Да, утонули все без исключения, — уточнила иностранка. — В том числе и племянник доктора Ричард, племянница Элианита, ее супруг — глупенький Рыжий Антунес и даже его неродной сын, сын Элианиты — Рубенсито. Они все пришли провожать доктора.
— Но интересней всего, что вместе со всеми утонул и лейтенант Хаиме Конча, а ведь он совсем из другой пьесы, и к тому же он три дня назад погиб во время пожара в Кальяо, — снова вмешалась, корчась от смеха, машинистка, даже бросившая печатать. — Эти радиопьесы превратились в сущую белиберду, вам не кажется?
Девице благосклонно улыбнулся вылощенный, интеллектуального вида юнец (его специальность — границы нашего государства) и метнул на нас взгляд, который Педро Камачо с полным основанием назвал бы «аргентинским».
— Разве я не говорил тебе, что перемещение героев из одного романа в другой придумал еще Бальзак, — сказал юнец, напыжившись от самодовольства. Однако следующее высказывание выдало его с головой: — Если Бальзак уличит кое-кого в плагиате, он упечет этого типа в тюрьму.
— Дело не в переходе героев из пьесы в пьесу, а в том, что автор каждый раз оживляет их после смерти, — защищалась девица. — Лейтенант Конча погиб в огне, читая комиксы про Утенка Дональда. Когда же он успел ожить, чтобы иметь возможность утонуть?