Тевье-молочник. Повести и рассказы
Шрифт:
— Почему вы не пьете? — спрашивает Фейгеле.
— А что же я, по-вашему, делаю? — говорю я и помешиваю и помешиваю ложкой в стакане.
— Вы крутите ложкой вот уже целый час, а пить не пьете.
— Спасибо! — говорю. — Я не пью холодного, то есть горячего, чая. Я люблю, когда чай постоит, станет очень горячим, то есть очень холодным, то есть когда он здорово согреется, то есть остудится…
— Что-то вы, реб Янкев-Иосл, очень рассеянны! — замечает она. — Вы так рассеянны, что даже не знаете, что говорите.
Вышел мой Бирнбаум, заспанный, в шелковой ермолке, трет глаза и смотрит на меня исподлобья.
— Как поживаете, реб Янкев-Иосл?
Первой моей мыслью было: знает? Или не знает? Кажется, не знает. А может, знает?
— Да как нам поживать? — отвечаю. — Вы ведь слыхали о моем несчастии с мешками?
— У этой истории уже длинная борода выросла. Расскажите что-нибудь поновее… Не найдется ли у тебя, Фейгеле, немного варенья? Нехорошо у меня во рту после сна, — говорит Бирнбаум и морщится.
«Ну, если ему хочется варенья, значит, он ничего еще не знает…» — подумал я и затеял с ним разговор, черт его знает о чем, слово к слову не клеится. В животе у меня что-то урчит, в глотке першит, сил моих нет, сейчас упаду, сейчас начну кричать во весь голос: «Помилуйте, люди добрые, семьдесят пять тысяч!» Понимаете или нет? Наконец бог сжалился, я завел разговор о процентах.
— Могу вам, пане Бирнбаум, дать немного процентов, то есть могу уплатить причитающиеся вам проценты.
— Ну что ж! Это очень хорошо! — говорит он и пробует ложечку варенья.
— Сколько же вам причитается процентов?
— Вы хотите знать счет или хотите платить деньги?
— Нет, — говорю, — я имею в виду платить деньги, наличные.
— Фейгеле, дай-ка сюда книгу…
Услыхав эти слова, я воскрес из мертвых: он, бедняга, ничегошеньки не знает!
Уплатив проценты, я обращаюсь к нему:
— Так уж вы запишите, будьте добры, пане Бирнбаум, у себя в книге, что вы получили от меня проценты по моему билету серии две тысячи двести восемьдесят девять, номер двенадцать.
— Запиши, — говорит он, — Фейгеле, по билету серии две тысячи двести восемьдесят девять, номер двенадцать.
«Ничего он не знает!» — думаю я и завожу разговор о билетах, о том, что не стоит держать билет и платить за него проценты. А что дальше будет с билетом?
— Это вы насчет чего же говорите? — спрашивает он и смотрит на меня одним глазом исподлобья.
От этого взгляда у меня сердце оборвалось: не понравился мне этот взгляд, понимаете или нет? Однако я тут же спохватился и сказал:
— Понимаете ли, пане Бирнбаум, я это к тому говорю, что билет требует расходов. Право же, вы могли бы впредь брать
— Нет! — отвечает он. — Все, что угодно, только не это. Хотите так — ладно, а не то — уплатите мне мои деньги и заложите его в другом месте.
— Хотя бы сегодня? — спрашиваю я, а сердце стучит, как молотком: тик-тик-так! Тик-тик-так!
— Хоть сейчас! — говорит он.
— Так вот вам ваши деньги! — говорю я и выкладываю ему двести рублей, а сердце — вот оно выскочит!
— Прими деньги! — обращается он к Фейгеле, а сам наклоняется к стакану и закусывает ложечкой варенья. Потом берет еще ложечку и еще. Я хотел бы уже увидеть свой билет, а он все еще ест варенье! Мне каждая минута, каждая секунда здоровья и крови стоит! Но нельзя же быть свиньей: человек любит варенье — пусть ест на здоровье! Подгонять человека в шею тоже не годится… Надо сидеть, как на горячих углях, и ждать, пока он покончит с вареньем. Понимаете или нет?.. Нет ли у вас немного варенья? Тьфу! Папироски, хотел я сказать…
Короче говоря, на чем же я остановился?
Мой Бирнбаум ест варенье. Съел, вытер губы и обращается ко мне:
— Реб Янкев-Иосл, деньги я у вас получил, проценты вы уплатили, теперь, стало быть, я должен отдать вам ваш билет?
— Видимо, так! — отвечаю я, как будто хладнокровно, и чуть в обморок не падаю от радости.
— Беда только, — говорит он, — что сегодня я вам билета дать не могу.
Как только он произнес эти слова, я почувствовал, что у меня в сердце что-то оборвалось. Я вдруг свалился с седьмого неба прямо на землю. Как я удержался на ногах, не понимаю.
— А в чем дело, пане Бирнбаум, почему вы не можете отдать мне мой билет?
— Потому, — говорит он, — что его нет у меня при себе.
— Что значит, — спрашиваю, — его нет у вас при себе?
— Он лежит на моем счету в банке.
У меня немного отлегло от сердца. Я задумался.
— Что это вы так задумались? — спрашивает он.
— Ничего, — говорю, — стою и думаю, как же он попадет ко мне?
— Очень просто, — отвечает он. — Завтра поеду в город и привезу вам ваш билет.
— Ну что ж! — говорю я, поднимаюсь, прощаюсь, направляюсь якобы к дверям и тут же возвращаюсь. — Как вам нравится, пане Бирнбаум, какой из меня купец? Деньги отдал, проценты уплатил, билет у вас, — дайте мне хотя бы расписку на билет!
— А на что вам расписка? Что же, вы мне не доверяете двести рублей без расписки?
— А может быть, вы и правы! — говорю я, направляюсь к дверям и снова возвращаюсь.
— Нет, — говорю я, — неудобно это как-то, не по-купечески… Когда билет на руках у другого, надо иметь расписку. Пускай будет по-моему, дайте мне расписку. Почему бы вам не дать мне расписку?