Тезей (другой вариант перевода)
Шрифт:
Я посмотрел вверх на ложу. Она снова сидела и снова была неподвижна, словно статуя из золота и слоновой кости.
"Что с ней будет? Она делает то, чего вечноживущие боги не позволяют смертным... И ее молодость они ей тоже не простят, не в их это правилах... Но кто может ее спасти? Она слишком высоко - не достать..." - так думал я.
А плясуны тем временем развернулись и разошлись по кругу на арене. Прозвучала труба... В стене напротив нас распахнулись большие Бычьи ворота, и на арену вышел бык.
Это был царственный зверь. Белый с коричневыми пятнами, с мощным телом, коротконогий, с широким лбом и с огромными - как все они - с очень длинными рогами. Рога изгибались вперед и вверх, потом опускались слегка и снова загибались кверху возле концов. И были раскрашены вдоль золотыми и красными полосами.
Коринфянин стоял прямо напротив него, спиной к нам. Я видел, как он поднял руку в приветствии, - благородный жест, изящный и гордый... Потом плясуны начали двигаться вокруг быка, описывая круги, как звезды вокруг земли; сначала далеко от него, потом все ближе и ближе... Поначалу он не очень-то обращал на них внимание, но было видно, как он провожает их по кругу взглядом больших своих глаз. Потом хвост его дернулся, он переступил ногами...
Музыка убыстрялась, и плясуны были всё ближе: летали вокруг быка, будто ласточки... Он опустил голову, стал рыть копытом землю... И тут стало видно, что за дурак этот бык. Бык в Трезене выбрал бы себе одного из толпы и гонялся бы за ним, пока не достал бы, - и достал бы, куда тут денешься?.. А этот смотрел на каждого плясуна, что пролетал мимо его морды; смотрел, начинал готовиться, неуклюже переступая ногами, - потом словно говорил себе: "Нет, слишком поздно"; тупо глядел перед собой; а когда перед глазами появлялся следующий, начинал снова. Но вот плясуны замедлили свое вращение и начали играть с быком. Сначала один, потом другой - останавливались перед ним, привлекали его внимание, а потом ускользали в сторону и оставляли его следующим. Чем более дерзко работают плясуны, чем больше они утомляют быка вначале - тем легче им в конце пляски. Он сильнее любого из них, но он один против четырнадцати; и может устать раньше их, если они постараются.
Так оно шло; бык вроде притомился, на морде такое появилось выражение, словно он говорил себе: "Ну и пусть себе порхают, чего я за ними гоняюсь? Надо мне это? Платят мне за это?.." И тут Коринфянин встал перед ним довольно далеко встал - и вытянул вперед руки. Хоровод остановился.
Он мягко побежал навстречу хмурому быку. Это был тот самый прыжок, что я так часто видел в Бычьем Дворе; но то было жалкое подобие, а здесь у него был под руками живой зверь, здесь ему было с кем себя показать. Он ухватился за рога и завис межу ними, так что бык его нес, потом взвился вверх и оттолкнулся руками. Зверь был слишком глуп, чтобы податься назад и подождать его: потеряв его, бык все равно бежал вперед... А он перевернулся в воздухе - дуга получилась красивой, как натянутый лук, - и попал на широкую спину обеими ногами враз. Его стройные быстрые ноги тотчас подбросили его вверх - казалось, он не прыгает вовсе, а парит над быком, словно стрекоза над камышами, а бык тем временем выбегает из-под него... Вот он приземлился - так же на обе ноги, ноги вместе, будто склеенные, - встал на землю и легко коснулся рукой руки ловца. Это было как привет, как дань учтивости - он не нуждался в опоре. И ушел под музыку прочь. На птичьем дереве завизжали восторженно, заворковали... раздались крики мужчин... А я я незаметно протянул руку к востоку и прошептал, неслышно в этом шуме: "Отец Посейдон! Сделай меня бычьим прыгуном!"
Плясуны закружились снова. Теперь остановилась девушка; стояла на носках, подняв руки, распрямив ладони... Она была из Аравии. Цвета темного меда, с длинными черными волосами, стройная как копье, - с осанкой тех женщин, что с детства носят всё на голове, - в ушах большие золотые диски... Иногда в Бычьем Дворе я замечал ее: уж очень она сверкала белозубой улыбкой своей. Вообще-то надменная была особа - поиздеваться любила, подразнить, но сейчас выглядела серьезно и гордо.
Она схватилась за рога и пошла вверх, в стойку... Но то ли бык что-то сообразил своим медленным умом, то ли равновесие у нее было не такое четкое, как у Коринфянина, - бык не подбросил голову вверх, а мотнул в сторону.
Девушка упала ему на лоб, поперек. Она каким-то чудом не отпустила рога и теперь висела, как обезьяна, изо всех сил держась за них, скрестив ноги у подгрудка зверя. А тот понесся по арене, круг за кругом, мотая головой, стараясь ее стряхнуть. На мужских скамьях раздался глухой ропот, на женских - затараторили взахлеб... Я посмотрел на ложу с колоннами. Золотая богиня не шелохнулась, и раскрашенное лицо ее было неподвижно.
Плясуны порхали вокруг, хлопали в ладоши, щелкали пальцами, чтобы отвлечь быка, - я был уверен, что это показуха, что они могли бы сделать больше. Я колотил кулаком и приговаривал: "Ближе! Ближе!.."
– Придержи руки, эллин!
– это мой сосед; я, оказывается, бил его по колену...
– Он ее прикончит, - говорю.
– Он собьет ее о барьер!
– Да, - парень не сводил глаз с арены.
– Да, они за ней не полезут. Она тут многих оскорбила и нажила себе врагов.
Бык старался найти барьер, но волосы девушки закрывали ему глаза, и она все время дергала плечом, чтобы слепить его.
Я едва дышал.
– А Коринфянин, он не может помочь?
– спрашиваю.
Мой новый знакомый наклонился вперед и не смотрел на меня, но ответил:
– А с какой стати? Это работа для ловцов, а не для прыгунов. И он первый раз с этой командой, ему на них наплевать.
И тут как раз Коринфянин рванулся вперед. Он подбежал к быку слева, схватился за левый рог и повис на нем. Девушка обессилела - упала с быка, но кое-как поднялась на ноги и бросилась бежать.
Я видел - Коринфянин, прежде чем кинуться к быку, быстро оглянулся и поманил рукой своих ребят...
Парень, мой сосед, вскочил на ноги и дико кричал что-то на своем языке, на родосском, что ли?.. Я точно знал, что он ругается, проклинает тех на чем свет стоит! Я сам тоже кричал, тоже ругался... Никто не может долго протянуть в том положении, в каком был Коринфянин, если кто-то не возьмется за другой рог. Он на это и рассчитывал - но никого не было.
Один из парней наконец побежал туда, сделал вид, что прыгает, хочет поймать рог... Но я бы сказал - он это делал без души, без охоты, от стыда только. И конечно же опоздал. Бык увернулся от него, мотнул головой вниз в сторону и сбил Коринфянина копытом. И вот тот снова поднялся на воздух, только теперь уже не парил: рог прошил его насквозь, словно копье, прямо под поясом, в живот. Не знаю, кричал он или нет, - в том шуме не слышно было. Бык швырнул его через себя, он упал на песок с громадной красной дырой в животе - кровь еще не успела пойти, - бык бросился топтать его, потом ушел прочь. Музыка смолкла, плясуны стояли неподвижно. По трибунам прошелся глубокий вздох, пробежал ропот...
Чтобы добивать жертвы, они пользуются небольшим двойным топориком, такой же формы, как священная секира. Когда этот топор подняли над его шеей - я видел, - рука его пошла навстречу, вроде он хотел загородиться, отвести ее... но он перевел этот невольный жест в салют и повернул голову, чтобы чище принять удар. Он был настоящий человек и умер как подобает. Я вдруг заметил, что плачу, будто мы с ним так уж друг друга любили... Собственно, я и на самом деле его любил, хоть не в том смысле, как это понимают на Крите. Никто не обратил внимания на мои слезы; в Бычьем Дворе считалось, что заплакать - это к удаче. Кроме того, на другой стороне с воплем упала какая-то дама, вокруг нее собралась толпа с веерами, с эссенциями...
– дули на нее, давали нюхать, ловили ее обезьяну...
– на меня никто не смотрел.