The Beatles
Шрифт:
Зато теперь к их услугам были два дома: один - Джорджа, куда можно было приходить когда угодно, и другой - Пола, предпочтительно в отсутствие отца. Они получили возможность заниматься, писать музыку, рисовать или валять дурака. Мими, естественно, не могла допустить, чтобы порог ее дома переступили какие-то «тедди».
– Иногда Пол подъезжал на велосипеде к нашим дверям, - рассказывает Мими.
– Он прислонял велосипед к забору, смотрел на меня своими телячьими глазами и спрашивал: «Здравствуйте, Мими! Можно мне зайти?» «Ни в коем случае», - отвечала я.
Джорджем Мими тоже отнюдь не увлеклась.
– Джон все уши мне прожужжал со своим Джорджем, какой это славный мальчик, как он мне понравится. Чего только он не делал, чтобы Джордж произвел на меня хорошее впечатление. «Он для тебя последнюю рубашку снимет», - говорил Джон. Наконец я сказала, чтобы он привел его к нам. Он явился с мальчишкой, подстриженным ежиком и одетым в розовую рубашку. Ну знаете ли! Может быть, я несколько старомодна, но школьник не должен так одеваться! Пока Джону не исполнилось шестнадцати, он ходил только в форме.
Так что в основном ребята занимались у Джорджа на Аптон-Грин. Однажды Харрисоны пришли домой и обнаружили на Джордже такие узкие джинсы, каких еще не видывали.
– Харолд онемел, - вспоминает миссис Харрисон.
– Когда он увидел эти джинсы, он просто полез на стену. Джордж сказал, что джинсы ему подарил Джон. Потом он вскочил и стал выкидывать разные коленца. «Как же я буду танцевать без узких джинсов?» - спросил он, продолжая выделывать балетные па. В конце концов мы расхохотались. Джордж никогда не грубил нам, но всегда мог обвести нас вокруг пальца.
Миссис Харрисон была на кухне, когда Джордж впервые привел в дом Джона Леннона. «Это Джон!» - крикнул Джордж. «Здравствуйте, миссис Харрисон», - сказал Джон и подошел пожать мне руку. Не понимаю, что потом произошло, но Джон почему-то упал и, падая, свалился на меня, и мы оба оказались при этом на диване. В это время вошел отец. Посмотрели бы вы на его лицо, когда он увидел верхом на мне Джона! «Что здесь происходит, черт подери?!» «О’кей, папа!- сказал Джордж.
– Все в порядке. Это Джон».
– Джон всегда был немного сумасшедший. И никогда не унывал, точно так же, как и я.
7. В художественном колледже
Джон приступил к занятиям в Художественном колледже осенью 1957 года. Он появился там в немыслимо тесных джинсах и длиннейшей черной куртке. Бдительность Мими он обманывал таким образом: поверх джинсов Джон нацеплял обыкновенные старые брюки, а на автобусной остановке, оказавшись на безопасном расстоянии от дома, скидывал их и оставался в джинсах.
– В Художественном колледже все принимали меня поначалу за «тедди». Со временем я стал одеваться несколько скромнее, но все равно под «тедди», ходил в дудочках и в черном. Артур Баллард, один из лекторов, сказал, что мне следовало бы несколько изменить внешний вид и не носить такие вызывающе узкие джинсы. Артур Баллард был добрым, и если меня не выгнали, то только благодаря его заступничеству. На самом деле я был не «тедди», а рокер. «Тедди» я только притворялся. Доведись мне встретить настоящего Тедди, с цепями и с его шайкой, я бы со страха наделал в штаны. Я стал очень самоуверенным и постепенно вообще перестал обращать внимание на Мими. Пропадал целыми днями. Носил что хотел. Вечно приставал к Полу, чтобы и он плюнул на своего отца и надевал, что ему нравится. Я никогда не любил работать. Рисовать, делать иллюстрации - это все-таки интереснее. Но моей специальностью оказались шрифты. Я что-то там такое пропустил, и они засунули меня в этот поток. Весь класс состоял из вонючих аккуратистов. Мне так же хотелось заниматься шрифтами, как прыгать с парашютом. Ясно, что все экзамены я завалил. Я не уходил оттуда только потому, что работать было еще хуже; уж лучше просиживать штаны в колледже, чем каждый день вкалывать на работе. Однако мне всегда казалось, что я выкарабкаюсь. Были моменты сомнений, но я чувствовал, что все это до поры до времени. Что-то должно произойти. Когда Мими выбрасывала мои рисунки или стихи, я говорил: «Ты пожалеешь об этом, когда я стану знаменитым». И я в это верил. На самом деле я не знал точно, кем хочу стать, но в финале я видел себя не иначе как эдаким чудаковатым миллионером. Я фантазировал, как женюсь на миллионерше и сбудутся мои заветные желания. Во что бы то ни стало сделаться миллионером! Если не получится честным путем, значит - бесчестным. Я был готов к этому - ведь ясно, что никто не собирался отвалить миллион за мои картины. Но мне не хватило смелости стать преступником. Я был слишком большим трусом для этого. Я бы никогда ни на что не осмелился. Вообще-то мы с одним парнем собирались обокрасть магазин, хотели сделать это продуманно, а не хватать с прилавка что попало; ночью мы наблюдали за магазином, изучали обстановку, но так и не решились ограбить его.
Джулия, с которой Джон проводил все больше и больше времени, по-прежнему одобряла его образ жизни. Она фактически вытеснила Мими. Он доверял ей. Джулия говорила с ним на одном языке, любила и ненавидела те же вещи и тех же людей, что и Джон.
– В тот уик-энд я как раз был в доме Джулии и Дергунчика, - говорит Джон.
– В дверях показался легавый и сказал, что произошла автомобильная катастрофа. Все шло точно как в кино. Спрашивал меня, являюсь ли я ее сыном и все прочее. А потом он выложил нам, зачем пришел, и мы оцепенели. Это было самое страшное, что случилось со мной за всю мою жизнь. За какие-то несколько лет мы с Джулией так сблизились… Мы понимали друг друга. Она была самая лучшая на свете. Я думал: черт, черт, черт! Все к чертовой матери! дольше я ни перед кем не отвечаю. Дергунчику было еще хуже, чем мне. Потом он спросил: «Кто же теперь будет смотреть за детьми?» И я возненавидел его. Проклятый эгоист. Мы приехали на такси в больницу «Сефтон Дженерал», она лежала там мертвая. Я не хотел на нее смотреть. Всю дорогу я истерически бормотал что-то водителю такси, нес какую-то чушь, и он в ответ время от времени кивал мне. Я отказался смотреть на нее. А Дергунчик пошел. Вернулся сам не свой.
Джулия умерла 15 июля 1958 года. Катастрофа произошла рядом с домом Мими.
– Я всегда провожала ее до автобусной остановки, - рассказывала Мими.
– Но в этот вечер она ушла рано, примерно без двадцати десять. Одна. И буквально через минуту раздался дикий скрежет. Я выскочила из дома, она была уже мертва. Машина сбила ее прямо у моего крыльца. В семье никто точно не знает места, где это произошло, - я никому не говорю. Они проходят мимо него каждый божий день, им было бы слишком больно это сознавать. Для меня Джулия не умерла. Я никогда не была ни на ее могиле, ни на могиле матери. Они обе живы для меня. Я так любила их. У Джулии была красивая душа.
– Смерть Джулии наверняка была страшной трагедией для Джона, - говорит Пит Шоттон.
– Но он ни разу этого не показал. Как вовремя порки - учителя секли его, а Джон хранил полную невозмутимость. Никогда не проявлял свои чувства открыто.
Все друзья Джона тотчас узнали о катастрофе. Его приятель Найджел Уалли последним говорил с Джулией. Он встретил ее, когда она вышла из дома Мими и хотела перейти улицу к автобусной остановке.
– Джон никогда не заговаривал о Джулии, ни с кем не делился, - продолжает Пит.
– Но он вымещал свои чувства на девушках. Помню, как одна из них кричала ему: «Не смей срывать на мне свою злость, я не виновата, что твоя мать умерла».
Мать Джорджа, миссис Харрисон, помнит, как тяжело Джон переживал смерть Джулии. Ребята продолжали заниматься в их гостеприимном доме, где всегда находили поддержку.
– Вечером я дала им фасоль и тосты. Это было за несколько месяцев до смерти матери Джона, - он только начинал сближаться с ней. Я услышала, как он сказал Полу: «Просто не понимаю, как ты можешь сидеть здесь как ни в чем не бывало, когда у тебя умерла мать. Если бы со мной случилось такое, я бы с ума сошел». Когда умерла мать Джона, он не сошел с ума. Но совершенно перестал бывать у нас. Я погнала к нему Джорджа, чтобы тот заставил его снова начать заниматься и не давал ему сидеть дома и предаваться отчаянию. Вместе они много чего испытали и всегда помогали друг другу, даже в те далекие ранние годы. Джордж безумно боялся, что теперь умру я. Он не спускал с меня глаз. Я сказала ему, чтобы он не дурил. Я вовсе не собираюсь умирать.