the Notebook. Найденная история
Шрифт:
– Эй, ты, подойди ближе. – В её голосе перемежались пренебрежительное высокомерие и заинтересованность.
– Что вам нужно? – У меня не было никакого желания уменьшать расстояние между мной и той, что стояла за забором.
– Поговорить, подойди, я тебе говорю. Ты что тупая? – А вот это меня уже вывело из себя.
– Выйдите сами, раз хотите разговора, мне некогда, меня ждут.
– Ах, так! Ну что ж, я сделаю тебе такое одолжение, малявка, я сейчас окажу его тебе в самой полной мере.
Честно, мне стало не то что не по себе, даже страшновато, когда эта особа заковыляла к калитке,
– Ишь, какая цаца, не могла подойти к больной женщине. Постыдись. – Она остановилась рядом, и эта близость меня пугала, особенно палка, и то, как старуха её держала, сжав в кулаке.
– Извините, я не знала, что у вас больна нога, но меня действительно ждут. – Я отчаянно смотрела в сторону последнего домика, окна которого светились дружелюбными огоньками.
– Ничего, подождут. Знаю я, к кому ты спешишь. Меня больше волнует, кто ты такая и какого чёрта здесь околачиваешься с недавнего времени?
– Это не ваше дело. – Больше с резкостью и откровенной грубостью незнакомки я не желала мириться, хоть она и годилась по возрасту мне в бабушки.
– Чего?! Да я основывала эту деревню, поднимала с нуля. А ты паршивка сопливая мне тут будешь пререкаться?!
– И что с того? Это не даёт вам права разговаривать со мной в подобном тоне. Вы даже не представились, между прочим.
– Ах, тебе нужно моё имя! Так знай, что разговариваешь с Флорой Августой Минестрана. А теперь своё имя назови, да поживее! – Она буравила меня своими сузившимися до чёрных точек глазами, свирепее старухи я ещё не встречала.
– Моё имя Лиза. А вот почему я здесь, вас это никоим образом не касается.
– Что?! Меня касается каждый куст, каждая травинка этого места, не говоря о подозрительных нахалках, шляющихся по Лону, когда им вздумается. – Она рассвирепела не на шутку, брызги слюны, летевшие в мою сторону и как знать, вполне ядовитые, вынудили меня отступить назад.
– Послушайте, что вы ко мне привязались? Вам жить скучно? – Я уже обдумывала план бегства.
– Чего? Да как ты смеешь! Паршивка! Константин да Мария всегда в дом всякий сброд тащат. То подозрительных детей, то нахальных девок. А сами концы с концами сводят, их дом навещает какой-то весьма странный тип разбойничьей наружности. А теперь и ты, милочка. И все это мы должны терпеть? Нет, всему есть предел.
– Да что с вами такое? Почему вы такая злая?
– Ах ты, мерзавка! Ты должна молчать и слушать, когда я говорю, а не дерзить мне! У твоих приятелей и дочь не от мира сего. Утопила братика и сама тронулась умом. – Казалось, что старуха получала садистское удовольствие, поливая грязью и злословя на соседей. – Кто ты такая и что тебе нужно в Лоне? Отвечай!
Я изловчилась и обогнув эту свирепую гарпию, едва не получила удар палкой. Старая перечница не сдавалась, разошлась она не на шутку. Тогда я схватила деревяшку за другой конец и вырвала её из цепких рук старухи.
– Отдай сейчас же! Отдай! А не то я тебе!
– Что вы мне сделаете? Что? – Я подошла к ней вплотную, держа в руках её же палку. – Ударите меня? А я думаю иначе. Только попробуйте обидеть Константина и его семью, а в особенности Агату. Я всё узнаю и тогда вам уже не сдобровать Флора Августа Минестрана.
– Да как тебе не стыдно? На старую женщину поднимать руку! – Возмутилась старуха, но в голосе её промелькнул испуг.
– Да, вы старая, но вы ещё и злая бессердечная женщина. И я не собираюсь поднимать на вас руку. Наказать человека можно и без насилия. Но вам этого не понять. Вы слишком глупы, мадам. Заберите назад вашу палку, но упаси вас, её употребить так, как вы только что пытались. Тогда я за себя не ручаюсь.
Я бросила к её ногам палку и, повернувшись спиной, зашагала к домику на опушке леса, а старуха подняв с земли свою опору, громко и смачно выругалась, но мне уже было совершенно наплевать на это.
Дверь мне открыла Мария, и очевидно заметив в моём лице определённые эмоции после общения с мадам Минестрана, поинтересовалась:
– Добрый вечер, Лиза, что-то случилось? Ты сама не своя.
– Вечер добрый, моя проницательная хозяюшка. Извини меня за опоздание, но злая ведьма преградила мне дорогу к вашему дому и устроила допрос с пристрастием. – Я сняла пуховик и ботинки, взамен мне предложили легчайшие кожаные башмаки – обувь, которая допускалась для ношения в доме.
– Неужели тебя подкараулила сумасшедшая Флора?
– Она самая. Только для сумасшедшей она слишком соображает.
– Она не причинила тебе вреда, дорогая? А то у неё временами ум за разум заходит.
– Это ты ещё слабо сказала. По-моему у неё крышу снесло давно и основательно. И как мне кажется, она вам завидует. Столько яду в одном человеке я ещё не видела.
– Это язва всей деревни. Она одна из выживших взрослых.
Напомню тебе, незнакомец, в апокалипсис было использовано страшное по силе и мощи оружие, и вирус, выпущенный им на волю, избирал и уничтожал лишь взрослых. Поэтому после той жуткой войны уцелели в основном дети. Но взрослые не все погибли, у выживших был особый иммунитет. Среди них были как хорошие, так и плохие люди, а были и такие, как Флора Минестрана. Это особая категория – важные напыщенные баловни судьбы, гордящиеся своей длинной знатной родословной. Такие люди всегда суют свой нос в чужие дела, считая, что всё подчинено им, хотя они давно уже перестали быть хозяевами жизни. Они, скорее приживалы, но кичатся своим возрастом и давят им, словно авторитетом, хотя и пальцем не приложились к созданию нового мира.
– Она с пеной у рта брюзжала о том, что она одна из основательниц Лона, – в раздражении отозвалась я. – Плевать трижды, что она самая старая.
– Да брешет она. Это всё, что она умеет. Ни черта она не сделала, дом, в котором она живет, построил её зять, которого она ненавидела и всячески унижала. Парень не выдержал этого и, забрав жену с детьми, попросту сбежал из Лона. А она осталась одна и стала ещё более лютой. Теперь она срывается на любом, кто ей не приглянется. Соседи с ней по возможности стараются не общаться и обходят её дом стороной. Очень жаль, что она попалась тебе именно сегодня и испортила настроение. Теперь и ужин наш тебе не по душе будет.