Тиберий. Преемник Августа
Шрифт:
Эти меры, еще долго оказывавшие влияние на положение в Европе, не могли быть предприняты без серьезного обсуждения и исследования местности, а также без согласия главнокомандующего. Тиберий подробно ознакомился с причинами аннексии Реции и Винделикии, а также с подготовкой новых линий коммуникаций. Ничего не могло быть полезней для предназначенного судьбой преемника Августа, это дало ему полное понимание военной политики. Однако мысль о том, что именно Тиберий предназначен для этой роли, могла случайно лишь прийти в голову весьма непосвященному человеку. Избранником, наверняка предназначенным на эту роль и обладавшим всеми качествами опытного военного, вне всякого сомнения, был Агриппа. И даже в случае смерти Агриппы между Тиберием и престолом стояли еще три сына Агриппы… Только чрезвычайные обстоятельства могли сделать его вероятным кандидатом, и даже тогда оставался большой вопрос, захочет ли Август, имевший в этом вопросе решающее мнение, принять его в этом качестве.
Некоторые сомнения и подозрительность, от которых он никогда не мог избавиться, определяли его отношение
Глава 2
ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ СТАНОВЛЕНИЯ МИРОВОЙ ИМПЕРИИ
Последствия смерти Агриппы затронули многих людей и отразились на многих событиях. Изменилась и судьба Тиберия. Август никогда не правил единолично. Он не был индивидуалистом и жил в атмосфере совещаний и обсуждений. Август начал свою карьеру в должности триумвира, и что-то от триумвира всегда оставалось в нем. Он искал другого Агриппу.
Без сомнения, было весьма трудно относиться к Тиберию с теплым человеческим чувством. Он не отвечал сердечностью на радушие Августа, а у Августа не хватало теплоты, чтобы растопить неприятие пасынка. Тем не менее Тиберий естественным образом был назначен на место преемника Агриппы. Тиберий вернулся домой и оказался чем-то вроде мула, осознающего свою полезность. В том, что он преуспел, сомнений не было. В предыдущем году он получил почетную должность консула, что, впрочем, не сделало его более влиятельным, чем Публий Квинтилий Вар (о котором мы еще услышим). Он, таким образом, приобрел титул консуляра и вошел в тесный, избранный круг высших магистратов государства. Было нечто еще важное, что витало в воздухе. Юлия вновь овдовела, и Август прикидывал, как урегулировать ситуацию.
Августу следовало многое обдумать. Такой человек, как он, вероятно, не мог обойтись без советчика. На него, безусловно, влияла Ливия, не важно, понимал он это или нет. На принятие решения у него ушел не слишком большой срок, чтобы обдумать важный для себя план, принятый к осуществлению.
Исследуя решения Августа, мы должны иметь в виду его заботы. Он находился в положении, не ведомом ни одному современному человеку. Если бы мы, словно через темное стекло, могли увидеть гигантскую перспективу политического объединения мира, столь далеко отстоящего от нас, это лишь отчасти диктовало бы наши практические решения. Но Август стоял перед свершившимся фактом. Известный ему мир — весь мир, который он знал, — был объединен единой политической системой, а сам он был его главой. Он видел реально то, что мы можем представить лишь как невозможный идеал, и здесь он обладал опытом, который настолько превосходит наш собственный, что при всей благожелательности мы не можем полностью воспринять эту удивительную истину. И как во всех подобных случаях, следовало отрезвляющее разочарование. Он не мог идеалистически рассуждать о прекрасной мечте, поскольку управление государством таковой не являлся. Это было весьма прозаическим делом: фискальных расчетов, налогообложений, правовых процедур и другой рутины, лежащей в основе внешне привлекательных аспектов руководства.
Август не стремился стать во главе мировой империи, он был предназначен к этому силами, стоящими вне его возможностей и контроля. Если бы он уклонился от задачи, предложенной ему обстоятельствами, он, вероятно, со временем повторил бы судьбу Марка Антония — возможность, которую любой разумный человек с полным основанием постарался бы избежать. Все сомнения были отброшены, оставалось найти наиболее подходящие способы сделать монархическую власть стабильной, поскольку, если бы эта власть начала шататься, она разнесла бы в куски контролируемый ею мир. Император не возглавляет процессы, движущие цивилизацией, он лишь направляет их, поддерживая их мир и гармонию. Мир, порядок и справедливость были тем, что заботило главу римского мира. И заботы Августа не имели других целей, кроме осуществления этих условий. Человечество иного не требовало.
Его власть и положение покоились на его способности предоставить людям эти дары. Если бы он не сумел этого сделать, создавшие его силы безжалостно его же и уничтожили бы. Он не был простым исполнителем — не был он и деспотом, атаманом, управляющим толпами людей. Огромная мощь цивилизации, неукротимая энергия ее созидательных и экономических сил, так легко доступная контролю, поскольку он оговаривал принятый им курс, смели бы его или отправили в заточение, если бы он попытался с ними бороться. Он зависел от общественного мнения и от поддержки тех, кто ему доверял. Степень его свободы действий была, таким образом, ограниченна и определенна. Он мог бы, по невежеству или глупости, развалить эту цивилизацию, однако скорее она смела бы его. Он зависел от разумного обмена мнениями. В соединении своих интересов и интересов окружающих он мог способствовать обеим возможностям.
Скорее всего, он их никогда не различал. Пилоту в его собственных интересах не требуется метафизической отделенности от своего самолета. Единство интересов — вещь слишком очевидная, а их разделение — слишком коварно и опасно.
Таким образом, стабильность принципата — вопрос не простой личной заинтересованности. Он коренится глубоко внутри личных амбиций, так же как и в личных и неличных соображениях, которые переплетены слишком тесно, чтобы их разделять.
Основы мировой империи, которой управлял Август, покоились на общих законах, действующих везде и всегда. Производство, осуществляемое людьми со всеми вытекающими последствиями, торговля (ибо производство может успешно развиваться лишь через обмен товарами между людьми) имеют тенденцию распространяться вовне и увеличиваться концентрическими кругами. Их распространение выходит за рамки старых обособленных общественных групп и способствует появлению новых, более крупных общественных образований. Этот процесс распространения нельзя остановить. Развитие торговли в общественных отношениях можно сравнить с такими не зависящими от нас категориями, как силы гравитации и химические свойства материи: они одинаково неотменимы. Человек может контролировать и манипулировать некоторыми из них, но ни в коем случае не способен устранить эти силы вовсе. Поэтому во все века в любой стране мы наблюдаем на практике схожие процессы: производство поощряет торговлю, а торговля меняет состав мелких общественных образований до тех пор, пока все общество не становится единым. Естественным результатом является мировая империя.
Тем не менее ни один человек, каким бы добродетельным он ни был, не выполняет на практике в точности то, что было задумано в теории. Любое совершенство, как бы мало оно ни было, моментально становится вечным, нерушимым и неизменным. Изъян во всех вещах, созданных смертными, становится отправной точкой процессов, способствующих его изменению. Разумеется, много изъянов было и в мировой империи, в которой господствовали римляне. Римское господство охватывало не весь обитаемый мир, тем более оно не вобрало его в себя. Римляне даже не представляли себе его величины, не имели представления о форме земного шара, хотя несколько древних философов в своем уединении могли привести доказательства того, что земля имеет более или менее выраженную сферическую форму. Римляне в действительности лишь объединили в один политический организм разнообразные человеческие сообщества, принадлежавшие к некоему роду производственного типа. Это была мировая империя, сделанная на скорую руку, она преследовала практическую цель, и мы, оглядываясь назад, можем видеть, что она стала неизменным основанием для последующих процессов, которые ломали старые и создавали новые ответвления — и это строительство продолжается до сих пор… И в самом деле, обозревая ход истории, насколько мы ее знаем, можно заключить, что эволюция общества заключается не в медленном росте одного-единственного организма, но в созидании и разрушении нескольких организмов друг за другом, при этом каждый вносит элементы, опущенные предыдущими.
Во времена Августа оставались народы, не входившие в состав его государства. На востоке это были парфяне, а позади них сомнительный и неизведанный регион, который мог быть, а мог и не быть обширным. На северо-востоке обитали задунайские племена, свирепые и воинственные, за ними скрывалась туманная Скифия, также неизмеримая, поскольку численность скифов, протяженность их страны, их обычаи и возможности были не определены. На севере жили германцы, за ними еще более устрашающие воинственные свевы, позади которых скрывались в туманной дымке севера еще более страшные и свирепые люди: англы, саксы и лангобарды.
В душах людей, скорее интуитивных, чем рациональных, живет определенное любопытство. Эти северные племена, как никакие другие, привлекали внимание римлян. Отчасти это был романтический интерес. Сама личность северных людей вызывала внимательную заинтересованность. Даже атмосфера, в которой они обитали, казалась чудесной. Сам Цезарь ощущал эту привлекательность. Он передал это чувство и своим наследникам: легендарными были темные, непроходимые Гирканские леса, лоси, зубры, светловолосые воинственные жители и полусказочные голубоглазые северные цари. С точки зрения стратегической парфяне не представляли для римлян особой угрозы. Они находились далеко в Аравийской пустыне, на Тигре и Евфрате или в горах Армении и могли лишь вести оборонительные войны на небольших пограничных участках. Скифы были отчасти мифическим народом вместе с киммерийцами и амазонками. [6] Германцы же представляли действительную опасность. Всякий знал, что в течение столетий цивилизация Южной Европы находилась в опасности вторжений северных народов. Если римляне могли знать о фригийцах, ахейцах и дорийцах, они слишком хорошо знали о сражении при Аллии, осаде Капитолия, о криках гусей, которые «Рим спасли». Угроза со стороны кимвров не забылась и во времена Августа. Завоевание Галлии следовало осуществить отчасти и для того, чтобы предотвратить повторение тех дней, когда несметные полчища кимвров и тевтонов через сотни миль прорвались к западным воротам Альп и когда Марий и его знаменитые «мулы» стали единственным спасением трепещущего мира.
6
Любой современный учебник покажет читателю, что мы гораздо больше теперь о них знаем; однако описание в тексте дано для того, чтобы показать картину мира, которая была известна образованному римлянину. Длительный перерыв в военных столкновениях с Азией, несомненно, сделал угрозу азиатского вторжения очень отдаленной.