Тигр скал

Хергиани Мирон Буджаевич

Только-только мы сели, чтобы наспех проглотить кусок-другой, как на восточном гребне появилась фигура. «Либо Кирилл, либо Джумбер... наверное, за помощью. Конечно, Тэмо не может идти»,— подумал я.

Да, это оказался Кирилл.

Он остановился неподалеку, подозвал меня.

— Ребята сорвались в пропасть...— тихо выговорил он.

За целый день мы ни разу не видели солнца, но мчащийся к востоку ветер на миг приоткрыл кусок столь желанного неба, и мы поняли, что это вечернее небо.

«Скорее!.. Что же теперь делать?!» Мы в расте­рянности

посмотрели на Михаила, который продолжал работать у края карниза.

«Может, он и не подозревает, что вечереет?» — думали мы.

— Эге-ге-гей, вечереет уже, смеркается! — крик­нули ему хором я и Гиви.

— Повернуть назад? — вопросом ответил он.

— Назад? — Мы опешили. Как можно было возвра­щаться назад! Мы все равно не успели бы спуститься на ту полку и натянуть гамаки, застряли бы на пол­дороге.

— А если здесь где-нибудь устроиться? — продол­жал Михаил, не отрываясь от работы.

— Здесь?..— Мы огляделись вокруг, но ничего похожего на подходящее для ночлега места здесь не было.

— Тут и вправду можно удобно расположиться, только сперва надо как-нибудь своротить Ушбу...— пошутил Михо.

Старший тем временем разулся, спустил веревку и крикнул нам: — Пришлите английские кеды.

— Кеды? — переспросил Джокиа в нерешитель­ности и посмотрел на нас.

— Да, кеды, английские кеды.

— Послать? А вдруг...— обратился к нам Джокиа.

— Кеды?..— призадумались мы.

Охота шутить пропала. Мы поняли, зачем ему кеды.

— Ну, чего вы там, живее, у меня уж ноги застыли!

— Послать? — снова обернулся к нам Джокиа, потом посмотрел вверх, на Михаила.

Нам видны были только его ноги в серых шерстя­ных носках.

МИХАИЛ-СТАРШИЙ:

Другого выхода и вправду не было.

Возвращение привело бы лишь к потере времени, потере освоенной высоты, да и настроение бы упало. Отступление сейчас, хотя бы с тем непременным усло­вием, что назавтра мы снова продолжим штурм, было бы почти поражением.

«Нет! Нет! Нет!» — слышалось мне в стуке молотка. И это «нет» означало, что отступления не будет, что мы продолжим штурм, продолжим и победим. Если нет, то что ж... Но назад не повернем, не повернем ни за что! В этих размышлениях я зашнуровал кеды. Они придали ощущение некоей легкости и силы. Сперва продвигался вперед по веревочным лестницам, которые мы с Джумбером успели закрепить до непосредственных подступов к карнизу. Потом начинался самый трудный отрезок этого участка. Так как на отрицательной стене нам пришлось очень тяжко со шлямбура­ми, подъем надо одолеть ползком. Чтобы продвигаться вперед с помощью крючьев, необходимо перенести лестницу с предыдущего крюка на следующий, но сперва его надо вбить, этот следующий крюк, потом закрепить лестницу и подняться на две-три ступеньки выше, потом снова пробурить отверстие, укрепить сле­дующий крюк и снова перенести лестницу... На кар­низе, потолок которого образует прямой угол с верти­калью нашего отрезка, переносить лестницу, вбивать крюк и продвигаться вперед можно было лишь в гори­зонтальном направлении, что требовало особого напря­жения, особой осторожности. Потому мы и выделили человека, который должен был наблюдать за нашими действиями, контролировать вспомогательные веревки и крючья. Это был Джокиа Гугава, самый старший

в нашей группе, самый основательный и степенный.

Беспощадная борьба за покорение потолка карни­за завершилась. С максимальной осторожностью мы прошли его. С огромнейшим трудом я пробурил сква­жину и подвесил лестницу. Теперь предстояло пере­лезть с потолка на крышу. Именно она нагнала на всех нас страху. Но и выполнение этой сложней­шей задачи еще не означало победы, потому что никто не знал, что таится за карнизом — подобные же карнизы или легко преодолимый скальный участок. Кто мог угадать, какие сюрпризы готовит нам Ушба?

Пока я возился с лестницами, ребята вбили еще по одному добавочному крюку и приблизились ко мне на несколько метров, чтобы в случае, если я сорвусь, страховка была более эффективной. Четыре человека стояли на страховке.

И вот он наконец, край карниза! А что за ним? Я встал на лестницу, выпрямился и провел рукой по поверхности. Она была мокрая, и я почувствовал, как влага затекла мне в рукав. Холод пробрал до пят.

Я снова пошарил рукой — поверхность была гладкая, без малейшей неровности. Какое-то время я в оцепенении стоял и раздумывал, как быть. Найти подступ с другой стороны невозможно, а возвращаться назад немыслимо. Нет, тут не о чем думать. Выход один: каким-либо образом забраться на крышу.

Я висел над бездной. Товарищи? Они ждали меня внизу, с замирающим сердцем ждали, чем же кончится этот необычайный цирковой аттракцион.

Я еще больше согнулся, поднялся ступенькой выше. Тщательно, бережно, словно гончар, ощупывал невиди­мую мне поверхность. Отчаявшись, я уже решил было прекратить поиски, и вдруг пальцы задели за граненый выступ! Он был словно маленькая ступенечка, которую кто-то вырубил там. Эта неожиданная чудесная на­ходка лишила меня возможности рассуждать. Некото­рое время я от радости только хлопал глазами. Кажет­ся, даже смеялся как сумасшедший. Наконец я пришел в себя. Быстро проверил надежность выступа и, вце­пившись в него обеими руками, втащил свое тело наверх.

Это были, вероятно, самые драматические минуты в моей жизни. Я оттолкнул от себя лестницу и веревки, я отверг страховку, как Геракл отверг бессмертие. Отныне я сам был хозяином своей судьбы. Единствен­ной нитью жизни, которая соединяла мое повисшее над бездной тело с товарищами внизу, была основная веревка.

Отныне руки мои, глаза, моя ловкость, сила и разум были моей опорой, лишь от них зависела моя жизнь. Надо было срочно искать новые захваты для рук, чтобы продвинуться вперед, найти опору висевшим в воздухе ногам и хоть немного уменьшить тяжесть тела, которая теперь целиком и полностью легла на руки. Руки постепенно слабели, утрачивали силу.

А глаза не видели ничего утешительного.

По крыше, во всю ее ширину, струилась талая вода.

Ничего утешительного не подсказывало сердце.

Ничего утешительного не говорили снежинки... Они падали на мокрую крышу и умирали на ней...

Ничего утешительного — о горы высокие!..

— Хеэ-хеэ-эй!..— непроизвольно вырвалось у меня.— Хе-эй!..

Ужасающим эхом повторили вершины мой крик. Воплем отчаяния прозвучал он в пространстве, звуки заметались в теснинах и вернулись почти погасшими. На минуту сомнение охватило меня: из моих уст выр­вался этот крик, или кто-то другой, неизвестный и не­видимый, испустил его?..