Тигр, светло горящий
Шрифт:
Когда у покойного не оставалось родственников, которые могли бы оплатить расходы на погребение, это брал на себя Храм, что означало, что погребение Адели будет не столь пышным, как полагалось бы вдовствующей королеве.
Но это был еще не конец. Офицер встал рядом с принцем, и все трое пошли к проходу между рядами сидений. Но они еще не собирались уходить. Вместо этого медленно и торжественно повернулись к ширме, скрывавшей гроб.
Все трое одновременно в торжественном жесте приложили сжатую в кулак руку к сердцу, отдавая честь в приветствии, полагавшемся лишь одному императору.
И только после этого они ушли. Толпа расступалась перед ними, и на лицах людей Эльфрида видела смесь удивления, потрясения и недоверия. Она и сама испытывала то же самое.
Что все это означало? Почему Леопольд так неожиданно поступил? Может, это знак того, что он собирается сделать какой-то смелый шаг? Или просто дань уважения старой женщине со стороны вежливого молодого человека?
Или он дает знать кому-то – может, Аполону – кому он на самом деле сочувствует?
Что бы там ни было, она была уверена в одном – правила игры снова меняются.
Глава 33
ШЕЛИРА
Шелира смогла перевести дух, только когда они добрались до дома Гордо. Ее партнер по танцу так и не выпускал ее руки из своей, и она была ему очень благодарна за помощь. Однако он вел себя без всякой задней мысли – скорее, по-братски, словно он ее знал давным-давно и ждал того же от нее.
Да, ей казалось, что она тоже его знает. Это был худощавый жилистый человек, с большим горбатым носом и черными глазами, блестевшими из-под копны непослушных жестких черных волос. Она даже не могла сказать, сколько ему лет – не то двадцать, не то сорок. В тусклом свете пасмурного дня его глаза сияли весельем.
– Итак, Жеребеночек, мы снова дома и снова в безопасности, а ты так и не нашла доброго слова своему напарнику, – весело подзадорил он ее, когда ворота за ними закрылись. – Я уж начинаю думать, что ты меня не признала. Я просто раздавлен! Я-то думал, у тебя память получше!
«Жеребеночек?» Так ее называли в детстве, когда отец возил ее к цыганам и Владыкам Коней. И знали ее под этим именем не больше десятка людей. Кто это? Она с сомнением покачала головой.
Он вздохнул:
– А я-то все время сокрушался, что сурово обходился с тобой, думая, что обидел тебя, а ты даже и не помнишь!
Сурово обходился... И тут она вспомнила! Только один человек мог ей так сказать!
– Илия? – недоверчиво спросила она. – Что ты здесь делаешь? Я-то думала, что ты в Белрусе! Туда ведь отправился твой клан...
– Да, но цыгане не могут подолгу засиживаться на одном месте, – ухмыльнулся в ответ Илия, сверкнув белыми зубами. – Значит, все же вспомнила!
– А как я могла забыть! Ты же так гонял меня! – ответила она, погружаясь в приятные и неприятные воспоминания. Она не забыла, хотя Илия сильно переменился. Чего удивляться – ему тогда было лет восемь-девять, а ей всего семь.
Это ее отец захотел, чтобы она научилась обычаям и пляскам цыган, и Илия был назначен ее учителем и партнером. Ему вовсе не улыбалось возиться с дочкой какого-то гайо, и он весьма часто и жестоко отыгрывался на ней. Она была чужой, стало быть, совершенно никчемной, так почему он должен тратить время и учить ее петь и плясать по-цыгански? Зачем? Она все забудет, как только вернется домой. Или будет смеяться над ними, калечить их танцы, чтобы повеселить своих богатых дружков-гайо. Он даже исподтишка ущипнул ее и наступил ей на ногу, чтобы она поняла.
Но если Илия ожидал, что она разревется от обиды, то он жестоко просчитался. Вместо этого она завизжала и набросилась на него с кулаками, стала его пинать и кусать.
Их родители со смехом растащили их, и Илия стал учить Шелиру так, как ему было приказано, но на сей раз вместе с синяком под глазом и царапинами он обрел и уважение к чужой девчонке.
– Так ты женился на своей детской пассии? – спросила она, поддразнивая его. – Ты ведь именно с ней хотел танцевать, насколько я помню, потому ты так и злился, когда тебе пришлось заниматься со мной.
– Конечно! – горделиво ответил он. – Она не смогла устоять передо мной. Но... – лицо его помрачнело. – Я не должен забывать, в каком мы положении находимся, и болтать нам надо поменьше. Времена настают черные, даже страшные, особенно для тебя. И моя дорогая Майя послала меня к тебе, потому что хочет с тобой поговорить, и совсем не о танцах.
– Но, – начала было она, но он приказал ей замолчать и оглянулся через плечо. – Только не здесь. Тут повсюду уши, даже там, где мы чувствуем себя в безопасности. Это касается друкор. Идешь со мной? Тебе нужно кое с кем встретиться.
Мурашки поползли у нее по спине, когда она поняла, о чем он пытается ей сказать. Друкор – так цыгане называли магию. Она попыталась вспомнить что-нибудь о Майе, но на память приходили только огромные трепетные глаза и буйная грива волос. Неужели Майя стала цыганским магом? Но как такое может быть? Ни одна женщина не может в юности стать магом, а Майя совсем молода!
– Ее бабушка много о чем хочет тебе порассказать, – продолжал Илия. – Это она велела нам разыскать тебя. Большего я здесь сказать не могу.
– Я пойду с тобой, – быстро решилась она. Тома нигде не было видно, но это не имело значения. Он ей не пастух.
Илия снова сверкнул белозубой улыбкой.
– Хорошо. Мы живем в нашей кибитке, за конюшнями. Это недалеко.
Это действительно было гораздо ближе других строений, и через несколько минут они пересекли двор, завернули за конюшни и добрались до места. Там было около дюжины кибиток, и в каждой жила семья. Жена Илии Майя, которую все еще можно было узнать по ее огромным глазам и буйным волосам, сидела на козлах третьей кибитки и вышивала, жмурясь на солнце. Она увидела, как они выходят из-за угла, и с радостным криком бросилась к Илии.