Тигр, тигр, светло горящий !
Шрифт:
Моисей получил Милославцева в наследство от брата и, помнится, месяц сверкал от счастья, сорил деньгами и делился со мной компроматом на высших чинов ЕАКа. Он регулярно звонил старику, болтал с ним по ночам, с интересом выслушивал воспоминания и сентенции, посылал подарки и советовался. Как и все одинокие люди, Святослав Александрович истосковался по вниманию и души не чаял в своем собеседнике. К тому же Моисею хватило ума не предлагать ему деньги за те услуги, которые он оказывает, консультируя фирму «Эпштейн и Эпштейн».
Точное содержание разговора Моисей не стал мне передавать, так как тянулся он четыре с лишнем часа и собеседники при этом обсудили обширнейший круг проблем, затронули невероятное количество
Нельзя сказать, что наш Моисей был настолько беспринципным, что ради получения нужной ему информации прикидывался перед доверчивым Святославом Александровичем заядлым курильщиком и хроническим бабником. Он очень хорошо умел улавливать желания своего собеседника и вел точно в соответствии с его ожиданиями, чем несказанно располагал визави к себе. В психологии такой паттерн зовется «отзеркаливание» и Эпштейн в совершенстве владел этим искусством.
Со мной он вживался в образ этакого грубоватого и прямого деляги, честного, но и не упускающего собственной выгоды. То есть был таким, каким я всегда неосознанно, может быть, желал видеть своего литературного агента. С женой он был нежным, мягким, набожным отцом семейства, находящегося под каблучком своей половинки. Но она бы здорово удивилась бы, увидев своего Моисея в кабинете у издателя из «Пингвина» или «Терры». Там он был акулой в бассейне с жирными селедками — стремительный, непреклонный, просчитывающий весь контракт в уме и щелкавший юридическую казуистику как семечки.
Прирожденное хамелеонство было еще одним секретом его успеха. И он понимал, что на Святослава Александровича ни в коем случае нельзя давить. То, что нам нужно, должно естественно возникнуть в процессе болтовни двух измученных до зевоты бессонницей мужчин. Пока его язык безостановочно чесал, Моисей лихорадочно просчитывал направления разговора, которые могли вывести его на злополучную запись. Несколько раз он оказывался совсем близко к цели, когда разговор касался Спутников, репертуара ТВФ и цейлонского чая (если первые две темы, в моем представлении, еще как-то могли навести на след, то последняя комбинация была вне моего разумения). Но разговор уводил их в сторону и приходилось начинать новый гамбит.
Конечно, время не тратилось попусту — Моисей выудил множество интересных фактов и это четырехчасовое ток-шоу дало ему работы на долгие месяцы для разработки и анализа подвалившего колондайка новой информации. Но главной цели он все не мог никак достичь.
Наконец он стал подумывать о нарушении своих строгих правил и уже собирался спросить неутомимого старичка прямо в лоб — что он знает о «европейском деле» и нельзя ли извлечь эту запись из архива. Время к тому же поджимало — близилась пересменка и старому архивариусу уже пора было отправляться домой, да и силы Эпштейна иссякали. Но тут сам Святослав Александрович заговорил о К. Малхонски. Он критически оценил творческое наследие автора, похвалил того за реализм и точность деталей, посетовал на слабость фантазии и прямолинейность характеров, пожалел, что тот отошел от дел (как он слышал) и не желает больше браться за перо.
Поначалу, не уловив о ком идет речь, Моисей лишь поддакивал этому доморощенному критику, размышляя о своей горькой судьбине, никак не желавшей дать ему в руки золотой ключик к разрешению заковыристой проблемы. Потом, услышав имя Малхонски, он не поверил своим ушам, решив, что грезит наяву. А когда архивариус стал сожалеть о безвременно прерванной карьере, Моисей с трудом подавил в себе желание заорать знаменитое — «Есть такая партия!». Секунду поколебавшись, он стал «продавать» меня.
Моисей признался старику, что я являюсь его клиентом, что горю желанием вновь приступить к работе и что мне мешает лишь самая малость, так, пустячок — все нужные материалы к книге находятся в архиве ТВФ.
— Короче говоря, — прервал свою эпопею Эпштейн, — записей там нет.
Я облегченно вздохнул.
— Но еще не все потеряно, — бодро сказал Моисей, — я все-таки разыскал место, где они пылятся.
В начале декабря 57-го года Директоратом была в срочном порядке создана команда для расследования трагедии на Европе, позже получившей название комиссии Шермана-Крестовского. Шермана я прекрасно знал — тот был закадычным другом Теодора Веймара и входил в тройку самых непримиримых ястребов Объединенных Сил. Познакомив меня с ним, Веймар посоветовал мне на будущее никогда не попадаться под валенок этого тщедушного человечка и, по возможности, точнее передавать в mass-media полученную из его уст информацию. Я следовал этим рекомендациям и никогда не жалел — через Шермана я прокачал колоссальное количество первоклассных репортажей и статей и убедился, что генерал всегда достоверен в своих суждениях и на завтрак питается врагами Отечества. На Европе мы с ним встали по разные стороны поезда под названием «Интересы Родины», да и маршруты движения у нас были противоположными.
Крестовский был юристом, возглавлял коллегию санкт-петербургских адвокатов и мог самого дьявола оправдать в глазах господа бога. Но на Европе задача у него была другая. На нас с самого начала поставили крест (я эту пикантную подробность узнал от Бориса) и в глазах вселенской общественности мы были группой затейников, чей козырь террор. Поэтому целью адвоката было лишь оправдание Шермана, после того, как он утопит нас в ближайшей полынье.
Я как последний дурак думал, что лучше нашего ястреба-миротворца для нас и быть не может, он-то, отец родной, все излечит, исцелит, вызволит верных сынов Отечества из той грязи в которую они сели, он-то накажет тех гадов, которые придумали это гнусное дело, он-то, он-то. На первых порах Шерман меня не разочаровывал и тщательно записывал мои панегирики. Ему-то я и отдал всю съемку нашей экспедиции. Потом нас приговорили к расстрелу, а имущество конфисковали.
Мне казалось, что ТВФ ни за что не расстанется со своей собственностью (все мои записи по контракту принадлежали ей), даже не столько в целях коммерческого показа (ей этого не позволили бы), сколько для последующего давления на Директорат в особо трудных для компании случаях и для чего она должна была поставить на уши весь свой юридический департамент.
Милославцев утверждал, что все так и было — на уши поставили, но под зад получили. От кого именно и сколько раз — история умалчивает, но с тех пор о европейском деле ТВФ забыла и слышать не хотела.
— Значит это все-таки действительно бесполезное занятие, констатировал я. Только теперь я понял, что очень боюсь найти эти записи.
— Ты так легко сдаешься? — удивился Моисей, — А я хотел предложить тебе как минимум двенадцать более или менее законных методов отъема нашей собственности из когтей наших ястребов и даже согласен оплатить кое-какие издержки, которые могут при этом возникнуть.
— Например? — принялся я загибать пальцы.
— Наиболее законный и наиболее дешевый и, скорее всего, самый безнадежный — нанять адвокатскую контору, хотя бы того же Крестовкого со товарищами. Раз уж он выхлопотал для таких божьих овечек расстрел, то уж пусть постарается вернуть тебе конфискованное барахло.