Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова
Шрифт:
— Что кушать будем? — голосом, не терпящим возражений, спросила она. — Плов из свинины, шашлык по-карски, могу предложить свеженького балычка на закуску.
Чертыхнувшись невольно при упоминании о «свеженьком балычке», который сгорел под рухнувшим накатом землянки, Семен подумал было, что неплохо бы хоть разок за все время и горяченького похлебать, однако вовремя вспомнил, что с такими трясущимися руками не сможет и ложку по-человечески до рта донести, а потому произнес обреченно:
— Салатишко какой-нибудь и что-нибудь из мясного. Да, пожалуй, еще сто пятьдесят водки, — добавил
Теперь можно было более-менее спокойно подумать про дальнейшее свое житье-бытье. Главное, что его более всего донимало все это время, так это неизвестность и шаткость его жития в Хабаровске. Сохатый обещался выяснить, знают ли стожаровс-кие менты о его землянке, точнее говоря, знают ли они о том, что землянка эта с бутылями пропавшей икры и сотней тушек свежекопченой кеты принадлежат ему, Семену Кургузову? И если все тихо-спокойно, можно будет и в Стожары вернуться спустя какое-то время. Уж очень не хотелось срываться с родных мест, где он знал каждый перекат на реке, каждую седловину между сопок, каждую тропку в тайге, которая к тому же могла и накормить от пуза, и брагой напоить.
Вспоминая Стожары, без которых он и жизни своей не представлял, Семен не заметил, как откуда-то сбоку подплыла официантка, и только когда она с грохотом брякнула на стол вилку с ножом и тут же выставила три бутылки пива, он вздрогнул оторопело и отчего-то подумал, что этак можно «и до ручки дойти». И еще одно пришло на ум: «Надо бы завязать малость. Совсем, видать, крышу сносит…»
Когда официантка, не глядя на пивные бутылки, ловкими, профессиональными движениями сбросила с горлышек пробки, Семен, не дожидаясь закуски, трясущимися руками налил в фужер пива и тяжелыми, жадными глотками высушил его до дна. Прикрыл глаза, каждой клеточкой своего измочаленного, проспиртованного тела ощущая, как упоительное блаженство разливается где-то внутри него. И уже более спокойно налил себе второй фужер, медленно выцедил свежее, вполне приличное пиво, смакуя каждый глоток.
В голове вроде бы чуток просветлело, однако весь кайф обломала официантка, швырнувшая на стол две тарелки: помидоры с огурцами да поджаренная картошка с разлапистой котлетой.
— Чего это ты? — насупился Семен, которому стало надоедать ее хамство.
— Жри уж! — прошипела она, брякнув донышком графинчика о стол, и, уже уходя, добавила: — У самой дома такой же. Пропойцы несчастные! Может, зальетесь когда-нибудь своей водкой!
— Змея! — обругал он ее в спину и наполнил водкой фужер, в котором желтели остатки пива.
Хоть и пришло долгожданное облегчение, однако настроение испортилось окончательно. Потыкав вилкой в тарелочку с салатом, Семен нехотя дожевал совершенно безвкусную котлету, допил пиво, хотел было взять водки еще, но раздумал — дороговато, да и смотреть не хотелось в озлобленную физиономию официантки, которая лишь на короткое время позволяла себе показаться в зале, чтобы опять надолго скрыться с глаз редких посетителей.
«Чего она, на кухне, что ли, подрабатывает?» — невольно подумал Семен и, справившись у мужика с соседнего столика, который час, поднялся с места, предварительно вылив в фужер остатки водки и пива.
Времени было всего лишь четыре — до ночи еще далеко, и он, не особо-то торопясь, добрел до железнодорожного вокзала, неподалеку от которого жила Зинка. Уже перед самым домом завернул в продуктовый магазин, где можно было купить из-под прилавка почти дармовой водки, которую, судя по ее запаху и вкусу, гнали из самой дешевой протирочной жидкости. Ему-то все равно — пивали и не такое, а вот времена наступали суровые, и о деньгах подумать надо было. Точнее говоря, об их отсутствии.
Не очень-то поспешая, поднялся по лестнице на второй этаж облупленного блочного дома и с той же ленцой в каждом движении нажал на потертую кнопку звонка, что торчала над изуродованной, с выбитой филенкой дверью.
За дверью послышалось шарканье шлепанцев:
— Кого еще несет?
— Свои, Зина, свои. Дед Мороз и Снегурочка.
— А Дедушка Мороз нам что-нибудь принес? — сразу же повеселел женский голос.
— Принес, Зина, принес. Готовь закусь.
За дверью послышалось доброжелательное бормотанье, после чего щелкнул замок, дверь скрипуче отворилась, открывая полутемную наготу стандартного коридорчика с ободранными обоями, и в проеме выросла фигура тридцатилетней женщины.
— Чего это ты, ментов, что ли, боишься? — осклабился Семен, передавая ей целлофановый пакет с водкой, к которой он еще прикупил и пива пузырь. — Кто стучит да кого несет?
— Менто-ов, — передразнила его Зинка, благосклонно принимая пакет. — Носит тебя черт знает где, а я дома одна сиди.
— Ну уж и погулять нельзя, — игриво подтолкнул ее Семен, ущипнув за плечо.
— Гулять… — с той же монотонностью в голосе повторила хозяйка дома. — Гуляй себе на здоровье, да только без тебя тут хмырь какой-то заявился.
— Кто? — насторожился Семен.
— Да говорю же тебе: хмырь какой-то. Что я у него, паспорт, что ли, спрашивать буду. Как пришел, так и ушел. Сказал, что завтра наведается. Чтобы ждал.
— Ну а какой он хоть из себя? — тормошил ее Семен. — Рыжий? Черный? Или, может, лысый!
— Сам ты лысый! — обозлилась Зинка. — Чего кричишь-то? Сказано тебе: хмырь какой-то, значит, хмырь.
— Раньше его видела?
— Не. Высокий такой, с тебя, пожалуй, будет. Однако покрепче, пожилистей. И морда такая… Во! — вытаращила она глаза.
— Насчет морды понятно, что еще?
— Ну-у, черный такой, а глазки вроде как у татарчонка. Да пошел бы ты… — вразумительно закончила Зинка и, вильнув бедрами, скрылась в комнате.
«Сохатый! — облегченно вздохнул Семен. — Наконец-то».
Он прошел вслед за Зинкой и, словно задабривая ее, снова игриво ущипнул.
— Корефан это мой, дура. Пожрать что-нибудь сготовь. Угостить человека надо.
— Чего-о? — уставилась на него Зинка. — Пожрать?.. А ты хоть хлебушка купил, не говоря уж о колбасе? Пожра-а-ать… Давай деньги — сготовлю.
Когда Зинка ушла в магазин, Семен сковырнул нашлепку с бутылочного горлышка, плеснул было в граненый стакан зеленоватой вонючей жидкости, хотел уж было выпить, но отчего-то раздумал и, все так же держа стакан в руке, подошел к дешевенькому трюмо, Зинкиной гордости.