Тигры моря. Введение в викингологию
Шрифт:
Основная заслуга скальдов состоит в том, что они впервые избрали предметом поэзии не эпическое прошлое, а единичный факт настоящего, часто самый прозаический.
Скальды всегда сочиняли висы о том, что видели сами, или, по крайней мере, слышали от очевидцев. «Вы должны, — говорил Олав Харальдссон скальдам перед своей последней битвой, — быть здесь и видеть то, что произойдет. У вас тогда будут не одни только рассказы других. Ведь вы должны после рассказывать и сочинять стихи обо всем этом».
Скальдические стихи сочинялись по свежим следам
Невозможность высказать в глаза заведомую ложь, следовавшая как из актуальности (современности) самих вис (ибо описываемые события всегда были известны слушателям, а многие принимали в них непосредственное участие), так и из веры древних скандинавов в магическую силу слова (лживое слово — посягательство на благополучие того, кому льстят), была на протяжении многих веков доказательством верности скальдических стихов, многие из которых использовались в качестве исторических источников.
Скальдическую поэзию можно назвать хитросплетением речи, полной условностей и завуалированных намеков, ориентированных на догадливость и определенный фонд знаний слушателей.
Она качественно отличается от эпической поэзии — мы имеем в виду песни «Старшей Эдды», в которых собраны все известные нам сказания о богах и героях древнего Севера. Ибо сказители, передававшие из поколения в поколение песни «Эдды», считали, что лишь воспроизводят древние строки и легенды, и ничего не могли добавить от себя. Они не осознавали себя авторами строф — в отличии от скальдов, которые первыми в истории литературы стали считать себя непосредственными авторами, хотя их авторство и было направлено лишь на форму, но не содержание.
Скальдическое искусство исконно было связано с рунической магией. Неслучайно, с происхождением и скальдической поэзии, и рунического искусства в мифах связан именно Один, верховный бог древних скандинавов. В «Старшей Эдде» рассказывается, как Один девять ночей провисел на древе, принесенный в жертву себе же, чтобы добыть знание рун, а в «Младшей Эдде» говорится о том, с каким трудом достался Одину мед поэзии.
Не раз руны и скальдическое искусство в древнескандинавской литературе употребляются как синонимы.
Наиболее интересна в этом отношении «Сага об Эгиле», в которой рассказывается об одном из самых известных скальдов, который владел рунической магией не хуже, чем искусством складывать висы.
Однажды Эгилю подали рог с отравленным пивом. Эгиль принял рог и вырезал на нем ножом, окрашенным собственной кровью, руны. Рог разлетелся на куски. В другой раз Эгиль нашел в постели заболевший девушки рыбную кость с неправильно вырезанными рунами, которые и явились причиной болезни. Скальд вырезал новые, правильные, руны, и девушка выздоровела.
Очень известна история о том, как Эгиль, которого конунг Норвегии Эрик Кровавая Секира выгнал из страны и объявил вне закона, оставил на берегу жердь с насаженной на нее лошадиной головой, на которой вырезал рунами заклинание,
Существовал даже особый жанр скальдической поэзии — нид, хулительные стихи, которые и вырезал Эгиль на жерди с лошадиной головой. Рассказывают также, что когда один из скальдов сказал нид, то на стенах пришло в движение оружие, многие были убиты, а ярл, против которого был направлен нид, упал без сознания, у него отгнила борода и половина волос по одну сторону пробора.
Сочинение нидов запрещалось законом, а за заучивание их взимался штраф.
В основе такой веры лежит убеждение в том, что слово может оказать магическое действие.
Именно поэтому конунги всегда платили за хвалебную песню — драпу, — которую сочинял для них скальд. Они получали нечто материализованное — славу, и работу скальда необходимо было вознаградить.
Исландские законы также запрещали сочинение стихов о женщинах под страхом виры, ибо считалось, что такие строфы могут подействовать как приворот.
СЧАСТЛИВОГО ПЛАВАНИЯ НА ВИКИНГСКИХ ДРАККАРАХ!
В заключение хотелось бы заметить, что все вышесказанное — это лишь слабая попытка приоткрыть дверь в мир викингов, попытаться представить себе жизнь, которую вели люди на Севере больше десяти веков назад.
Вряд ли современному человеку возможно до конца понять древних скандинавов, ибо он не в состоянии отказаться от свойственных ему представлений, а тем самым и от известной модернизации прошлого.
Так, например, очень трудно понять нам отношение норманнов к убийствам и чувству долгу. Но все дело в том, что у людей того времени не было понятия «убийство вообще», а существовали разные «уровни» убийства — открытое убийство, убийство из долга чести, убийство в бою.
Существовали даже два слова.
Словом mord называлось «позорное убийство», то есть убийство, о котором совершивший его либо не сообщил окружающим, либо оно состояло в том, что был убит спящий, либо оно было совершено ночью, либо еще каким-либо другим неподобающим образом.
А слово vig обозначало убийство в бою или открытое убийство, о котором совершивший его сообщал немедленно, не далее, чем у третьего дома, и, таким образом, мог быть преследуем по закону или заплатить виру родичам убитого.
Само по себе убийство далеко не всегда было злом, очень часто оно было необходимой защитой, ибо в обществе норманнов не существовало тюрем и полиции, и люди были вынуждены сами заботиться о собственной безопасности.
Очень часто слова древних скандинавов, то есть слова древнесеверного языка, совершенно непонятны нам и не могут быть переведены на современные языки, потому что для них просто нет эквивалента.