Тихая ложь

Олтедж Нева

Да, моя искрометная жена способна на многое, а ведь мы еще только пощупали поверхность. Мне не терпится провести всю жизнь, знакомясь с каждым из ее достоинств.

— Тара и Кева снаружи. Могу я сказать, чтобы они зашли? — спрашивает он.

— Нет. Скажи им, что со мной все в порядке и пусть заходят через час или около того.

Когда Адам выходит из комнаты, я оглядываюсь на свою спящую жену. Она начинает просыпаться.

— Слышал, что ты начала кусать моих мужчин. — Я поднимаю руку и очерчиваю линию ее маленького носика. — Может, мне стоит ограничить

твои игры с моими собаками, Сиенна? Они могут плохо на тебя влиять.

Ее губы дрожат, и она закрывает глаза. Когда она снова открывает их, темно-карие глаза наполняются слезами.

— Следи за моим ртом очень внимательно, Драго, — прошептала она. — Чтобы ничего не пропустить.

— Хорошо.

— Мне пришлось прижать руки к твоей искалеченной груди, чтобы ты не истек кровью. Можешь ли ты представить, каково это — наблюдать, как любовь всей твоей жизни умирает у тебя на глазах? Следить за каждым вздохом, гадая, будет ли он последним? Если бы ты сейчас не был подключен к чертовой машине, отслеживающей твое сердцебиение, я бы ударила тебя по лицу, — вырывается у нее, а слезы текут по щекам. — Если ты посмеешь выкинуть такое дерьмо еще раз, я убью тебя.

Я улыбаюсь и приподнимаю ее подбородок вверх, чтобы поцеловать в губы.

— Должен сказать, что когда я представлял себе тот момент, когда ты наконец признаешься мне в любви, в моем воображении не было угроз смерти.

— Конечно. — Ее пальцы гладят мои волосы. — Я люблю тебя. Но ты и так это знаешь.

Я наклоняюсь вперед и покусываю ее нижнюю губу.

— Да. Я вижу тебя, моя Сиенна. И всегда видел. Почему тебе было так трудно это сказать?

Она вздыхает, и когда ее глаза встречаются с моими, они кажутся такими печальными.

— У меня было глупое убеждение, что если я никогда не признаюсь в своих чувствах к тебе, то ты будешь в безопасности, — говорит она. — Люди, которых я люблю, часто страдают из-за меня.

— О чем ты говоришь?

— Мои родители. Ася.

— Твои родители умерли, когда ты была ребенком. Ты никак не могла быть виновата в их смерти. Я знаю, потому что уже много лет общался с твоим братом и изучил его прошлое. Mila, твои родители попали под перекрестный огонь и стали жертвой амбиций жестокого человека. Старый дон Нью-Йорка сделал все, чтобы защитить свой народ. В том, что случилось с твоими родителями и с твоей сестрой, нет твоей вины. Мы уже говорили об этом, детка.

По ее щеке скатывается слеза.

— Ты чуть не умер ради меня. Ты поставил себя между мной и…

— Нет. — Я прижимаю палец к ее губам. — Это была моя вина. Я затеял всю эту кашу с Богданом, и я отвечаю за ее последствия. Ты не имеешь к этому никакого отношения. Понятно?

— Тогда, может, хватит провоцировать людей? Я не думаю, что смогу пройти через это снова, потому что каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу тебя в крови. — Ее губы дрожат. — Я была так напугана, Драго. Я никогда в жизни не была так напугана.

— Я буду стараться изо всех сил. — Я провёл рукой по её спине и зацепил пальцем пояс её лаймово-зелёных

леггинсов. — Но сначала нам нужно стереть эти образы из твоего сознания и заменить их чем-то другим.

Глаза Сиенны вспыхивают.

— Ты же не серьезно.

— Ты хочешь, чтобы мне было больно? Потому что с того момента, как я проснулся с тобой, прижавшейся к моему боку, мой член стал твердым, как гребаный стальной прут.

Ее взгляд скользит по моей обнаженной груди, мимо бинтов, обмотанных вокруг верхней части туловища и пресса, и останавливается на огромной выпуклости в боксерах.

— На этот раз тебе придется быть сверху, — добавляю я.

Сиенна прикусывает нижнюю губу между зубами, и от этого зрелища я чуть не срываюсь.

— Не думаю, что это хорошая идея, Драго.

— Я сказал, — я беру ее подбородок между большим и указательным пальцами и наклоняю ее голову к себе, — садись. На. Мой член. — Я еще немного надавил на нее. — Сейчас, Сиенна.

Ее глаза не отрываются от моих, пока она снимает леггинсы и оранжевые трусики в тон банту, затем стягивает мои трусы-боксеры с бедер, обнажая мой пульсирующий член. Она закидывает одну ногу мне на бедра и, упираясь руками в края кровати по обе стороны от меня, прижимается своим телом прямо к моей твердой длине.

— Слишком безрассудно, — пробормотала она. — Что, если ты порвешь швы?

Переместив руку к ее киске, я надавливаю большим пальцем на ее клитор, массируя его медленными, крошечными кругами. Мне плевать на эти чертовы швы. Меня не волнует ничего, кроме того, что мой член находится внутри моей жены. После всего, что произошло, потребность в самом плотском единении невозможно игнорировать. Влага покрывает мои пальцы, но я продолжаю дразнить ее, наблюдая, как она судорожно втягивает воздух.

— Скажи мое имя, — призываю я и щипаю ее за клитор.

— Драго, — стонет она, но я не улавливаю полного звука.

— Громче.

Ее волосы падают на лицо, и она смотрит на меня сверху вниз.

— Мы в больнице!

— Я сказал, — я снова ущипнул ее за клитор, на этот раз сильнее, — громче.

— Драго!

Я позволяю звуку овладеть мной, затем вынимаю палец из ее киски и хватаю ее за талию, притягивая к себе. Смесь боли и удовольствия охватывает меня, когда она принимает мою длину в свои внутренние стеночки. Я чувствую напряжение в мышцах и натяжение швов на коже, но не обращаю внимания на боль и жжение и сосредотачиваюсь на виде моей жены, тяжело дышащей надо мной. Такая красивая. И моя.

Мой член еще не вошел в нее даже наполовину, а ее киска уже сжимается вокруг него. Большую часть своего небольшого веса она переносит на руки. Маленькая искрящаяся шалунья проявляет осторожность, пытаясь облегчить мне задачу. Не получается.

Держа ее за талию, я приподнимаю ее и опускаю вниз, насаживаясь на нее. В моей груди раздается стон, когда я полностью погружаюсь в ее сладкое тепло.

— Драго! — Сиенна задыхается и пытается подняться, но я удерживаю ее на месте, восхищаясь ощущением того, что нахожусь в ней.