Тихая тень (Луиза-Елизавета Алексеевна и Александр I)
Шрифт:
– Вы наша мать и государыня!
Она только и могла, что слабо улыбнуться этому доброму человеку, потом тихонько заплакала, впервые поверив, что все, может быть, еще кончится хорошо и для нее, и для Александра, и для России.
Наконец между шестью и семью часами утра Мария Федоровна и Елизавета отправились в Зимний дворец. Там Елизавета увидала нового императора, лежавшего на диване, – бледного, расстроенного и подавленного. Мужество сменилось у него новым приступом слабости, изрядно затянувшимся.
Александр бормотал, хватая руки жены своими ледяными, влажными пальцами:
– Я не могу исполнять обязанности,
Елизавета покосилась на Палена, стоявшего в амбразуре окна, и увидела, как тот передернулся. Она почувствовала, как глубоко оскорблен этот человек – оскорблен за себя и за тех, кто обагрил руки в крови ради Александра, ради ее слабохарактерного супруга. Она поняла, что ей предстояло быть сильной за двоих – за себя и за мужа.
И Елизавета начала говорить, шептать, увещевать, твердить – предостерегать Александра от тех ужасных последствий, которые могут произойти от его слабости и необдуманного решения устраниться. Она представила ему тот беспорядок, в который он готов был ввергнуть империю. Умоляла его быть сильным, мужественным, всецело посвятить себя счастью своего народа и смотреть на доставшуюся ему власть как на крест и искупление.
Тем временем Мария Федоровна объявила среди погребальных хлопот, что не желает расставаться со своим штатом императрицы, не даст ни единого человека и вскоре вытянула из сына согласие, что придворные будут одинаково служить и ей, и ему. Она истерически потребовала, чтобы с этого времени статс-дамы и фрейлины получали шифры [2] обеих императриц, ибо она ничего не хотела уступить Елизавете! Это было вещью неслыханной и даже смешной с точки зрения придворного этикета, однако в то время мать всего могла добиться от своего сына, и она не упускала случая. Стоило Марии Федоровне воскликнуть трагическим голосом: «Саша! Скажи мне: ты виновен?!» – как император становился мягким воском в ее руках. И Елизавета почувствовала, что краткие минуты полного доверия и дружбы, которые установились между ней и мужем и внушили ей надежду на счастье, уже истекли.
2
Шифр (уст.) – бриллиантовый вензель с инициалами императрицы, носимый фрейлинами на плече придворного платья.
Она горько пожалела об этом, совершенно забыв, что переворот не только сделал императором Александра. Он и ее, великую княжну Елизавету Алексеевну, сделал императрицей!
Но это не принесло ей счастья.
Государственные дела всецело поглотили нового императора. И, как это ни странно (а может быть, как раз вполне объяснимо!), одновременно с императором Александром родился и великий любовник. Однако, увы, не жена привлекла его пробудившуюся, самоуверенную чувственность, не жена, которая всю жизнь ждала от него именно страстной, плотской любви. Эта любовь у Александра всегда была направлена только на других женщин.
Можно сказать, что пробудила эту чувственность любовь к прусской королеве Луизе. Это была необыкновенно умная и привлекательная женщина. Ей было тогда всего лишь 26 лет – на год больше, чем русскому императору, – у нее были синие глаза и великолепные, пышные пепельные волосы. Александр совершенно сознательно и расчетливо (в интересах союза двух государств!) свел с ума эту красавицу, обделенную общением с поистине умными и обольстительными мужчинами. При этом он и сам чувствовал к ней такое влечение, что, живя с ней в Мемеле в одном дворце, каждую ночь накрепко запирал двери своей опочивальни. И не введи нас в искушение, и избави нас от лукавого!
Симпатию к королеве Луизе русский император хранил в своем сердце всю жизнь. А в 1814 году Александр обратил внимание своего брата Николая на подрастающую дочь Луизы – Фредерику-Луизу-Шарлотту-Вильгельмину, он тогда как раз искал невесту при иностранных дворах, которая и стала его женой, получив в православном крещении имя Александры Федоровны.
Однако нежная страсть к королеве Луизе не мешала Александру без раздумий вступать в связи с другими дамами. Среди прочих была графиня Мария Алексеевна Бобринская, двоюродная сестра Александра (внучка Екатерины Великой и Григория Орлова, дочь их сына Алексея). Она была замужем за князем Сергеем Николаевичем Голицыным, старалась хранить ему верность, так что связь ее с императором оказалась хоть и бурной, но не долгой.
Была у него и любовная история с некоей купчихой Бахаратовой, в объятиях которой Александр утешался, когда его отвергла загадочная мужененавистница и секретный агент России Анна де Пальме.
Потом случился роман со знаменитой актрисой мадемуазель Жорж, шпионкой Наполеона, изображавшей его невинную жертву, которую Александр уступил позже брату, но она разочаровала его, а затем мадемуазель отбыла в Париж.
Но и этих, и всех прочих доступных и недоступных красоток затмила звезда Марьи Антоновны Нарышкиной – наилюбимейшей любовницы государя.
Это была та самая польская красавица, дочь несчастного князя Святополк-Четвертинского, которую некогда привезли в Россию по приказу императрицы Екатерины. Сказать, что она была красива, – значило ничего не сказать. Всякое описание ее бледнело перед реальностью. При виде ее мужчины цепенели, столбенели и немели. Однако их оцепенение меньше всего интересовало Марью Антоновну, которая предпочитала мужчин смелых. Она и сама была смела в манерах и в любви, истинная Аспазия, как назвал ее в своих стихах Державин. Супруг, князь Дмитрий, в свою очередь оказался истинным Амфитрионом [3] , особенно когда на жену обратил внимание всемогущий «Зевс» – император.
3
Имя нарицательное снисходительного мужа, который сквозь пальцы смотрит на любовные шалости жены с сильными мира сего.
Александру было известно о том, что до него Нарышкина дарила своей благосклонностью очень многих мужчин, и о том, что у него были «заместители» во время их связи. Как-то раз Александр застал у нее любовника! Это был генерал-адъютант граф Адам Ожаровский, друг императора. При виде государя он ринулся спасаться в самое пошлое место – в платяной шкаф. Александр вынул его оттуда и патетически проговорил:
– Ты похитил у меня самое дорогое! Тем не менее я буду с тобой и дальше обращаться как с другом. Твой стыд будет моей местью!
Жест был благородный – и вполне объяснимый. Александр не в силах был не только расстаться, но и поссориться с Марьей Антоновной. Его любовь к ней еще возросла, когда Нарышкина забеременела. Говорят, она родила от императора троих детей, из которых он особенно любил старшую – Софью.
Мария Антоновна была красива, очаровательна, обворожительна, однако доброй и великодушной ее мог бы назвать только сумасшедший. Одним из ее наиболее излюбленных развлечений было пойти на бал к императрице и, осведомившись о здоровье ее величества, пожаловаться на то, что она, Нарышкина, опять беременна.