Тихий гром. Книги первая и вторая
Шрифт:
— Получали вы весточку перед пожаром?
— Записку какую-то дядь Тиша во дворе находил, — насторожился Васька.
— А кто ее послал, знаешь?
— Откуда мне знать! Мужики головы ломали, ничего отгадать не могли.
— Да я же ее написала и переправила с нашим Серегой!
— Ба-атюшки! — опешил Васька. — Да ты-то откудова же такое узнала?
— Бабка Пигаска шепнула мне на ушко. Зубы ходила я к ей заговаривать — страсть как разболелись… Жили-то мы рядом. Она же и подучила меня, как сделать все…
— Постой, постой, —
— Все так и было. Увела я Серегу к новому дому, будто бы щепок пособирать, а уж оттудова и направила его да приказала, чтоб назад туда же воротился, чтоб ни одна душа не видала, как бумагу-то совать станет. После того заговорила я его, заиграла, конфеток хороших на тот случай для его припасла… Давно позабыл уж про это мальчонка и знать не знает, чего сделал.
— Ах, разумница ты моя! — Васька крепко поцеловал Катюху, повернул коня в легок, недалеко от Купецкого озера. — Вот тута и становать нам.
Не дожидаясь помощи, Катька спрыгнула в траву и, пока Васька отводил к табуну коня, выбрала местечко между берез посуше, раскинула на нем потник.
Вернувшись, опять же не узнал свою Катюху Васька: сделалась она шалой какой-то. Подставила ему ногу, сшибла, а потом, как веревками, оплела всего. Пышет от нее жаром.
— Люби! Люби меня, горюшко ты мое неизбывное! — задыхаясь, шептала она. — Только это нам и достанется!
И враз, без всякого перехода, горькими залилась, неутешными слезами.
— Просватали, что ль, тебя за Кузьку Палкина? — глухо спросил Васька.
— А тебе откудова весточка привалила?
— Слушок такой по хутору вихляет…
— Хоть и не сватали, как у людей, а сговорились уж накрепко, — выговаривала она сквозь рыдания. — А гайки с ходка не ты, случаем, скрутил у будущего мого свекра-батюшки?
— Може, и я… Да что толков-то…
Слезы у Катюхи со смехом перемешались.
— Ох и полаялись они! А я-то сколь рада была, что досадил им кто-то! И в речку за колесами лазили. Пришли домой как черти грязные, мокрые. Аж трясутся от злости. Ну как попался бы ты им — в муку бы растерли. А гайки-то ночью так и не нашли. Утром Захар Иванович мокрую солому выкинуть из коробка надумал, а они там…
До чего коротка ночка летняя! Наговориться, нацеловаться не успели, а уж пролетела она. Небо с востока забелело чуть-чуть. Скоро полыхнет оттуда зорька алая, да ждать-то ее не годится в воровском деле.
Приподнял Васька голову с горячей Катюхиной руки, огляделся и бегом к лошадям бросился.
Довез он Катюху до самого спуска с бугра перед хутором и всю дорогу сетовал:
— Ах ты, грех-то какой! Чуть бы пораньше нам выехать. А ну как у вас уж встали коров
— Все к одному! — вздыхала Катька.
Вниз, к хутору, туда, где над прудом начинал собираться туман, пошла она торопливыми шагами, почти побежала. Васька поглядел ей вслед со щемящей душу печалью, глубоко вдохнул густой хлебный дух от стоящей по обе стороны дороги ржи и, вскочив на коня, галопом погнал его обратно. Вернуться к становищу надобно так, что будто и не отсутствовал.
Отпустив коня, Васька прилег на свой потничок возле крайних от степи берез. Едва ли кто-нибудь заметил это, потому как на берегу вокруг давно погасшего костра толпились люди. Было там весело и оживленно. Васька прислушался к голосам и понял, что это забавляется молодежь. А мужики, видать, отдыхают кто где.
Свет, хлынувший с востока, из-за хутора, настойчиво выживал призрачную предутреннюю серость, и скоро наступил тот неповторимо прекрасный момент, какой бывает только в тихое летнее утро перед восходом солнца, когда прозрачный, умиротворяющий свет нового дня уже пролился на землю, просыпаются и подают первые голоса птицы, а лес, разнеженный прохладой, будто еще дремлет, и рожь, едва пригнув начинающие наливаться колосья, тоже дремотно ждет солнца.
Но слушать утро, думать о Катьке, — успела ли она вовремя добраться до дому, не наскочила ли на кого — Ваське мешал разноголосый гомон ребят на берегу.
— Ванька, Ваньк! — вполголоса надсажался Гришка Шлыков, держа в руках смотанные кольцом вожжи. — Поди-ка сюда скорейши!
Ванька Данин, ковырявшийся в золе погасшего костра — картошку печеную, видать, отыскивал, — отвлекся от своего занятия, пошел к Гришке.
— Да скорейши! — торопил тот. — Чего ты как вареный! Лезь на эту березу. Да ботинки-то скинь!.. Во-он до тех сучков долезешь, я тебе вожжи брошу. Ты их привяжешь там. Ну!
Березка, у комля толщиною в дышло, качалась под Ванькой, но он добрался все же до сучков недалеко от вершины, скомандовал:
— Ну, давай, что ль, кидай!
Когда вожжи были привязаны, Гришка позвал ребят, и они потянули за них, наклоняя вершину березки к земле. Слезть Ванька не успел и, струсивши, сорвался с березы, когда вершина повисла над землей аршинах в трех.
От телеги, на которой крепко спал кум Гаврюха, ребята приволокли хомут, седелко, дугу. Привязали все это вожжами к жидкому стволу березки и отпустили его.
Уж досадил ли чем кум Гаврюха, или разбаловались ребята донельзя, но тешились они над ним безжалостно. Вскоре телега с кумом Гаврюхой, мирно спавшим на ней под ряднинкой, торжественно, не торопясь, поехала в озеро. За вывернутые назад оглобли под общий смех ребята загнали телегу в воду выше ступиц.
До сих пор, устраивая все это, проказники сдерживали голоса, стараясь не испортить главного. А тут, забредя в воду к телеге, Ванька Данин заорал истошно:
— Поехали! Поехали! Домой поехали!