Тихий гром. Книги первая и вторая
Шрифт:
И ночки стоят благодатные — темные, звездистые, с легким морозцем. Снегу пока нет — следы запутать легко, только на большую дорогу выехать, а там сворачивай куда надо. Само собой разумеется, что для воровского дела непогода сподручнее бы, так ведь хлеб можно попортить. Но и в тишине до хутора ни один звук не долетит: копыта у коней тряпками обвязаны, телеги не скрипнут, не брякнут — готовили их ребята надежно.
Ночи три увивался Кирилл Платонович возле этого зерна, как кот возле горячего блина, — и кружил поодаль, и поближе подходил, и все думал, как бы отвлечь сторожа.
Вот
Подобрался Кирилл Платонович к току пока один, пригляделся и смекнул — не понадобится старухина услуга. Сам бог ему сегодня навстречу идет, пособником сделался. Раз девка тут сидит со сторожем, так не бросит он ее, провожать пойдет. И смены для этого ждать, конечно, не станет. Повременить, стало быть, малость — и все само собой образуется. А дома-то у Прокопия Силыча — пьяный угар, не до зерна ему.
Иван Васильевич Смирнов прибыл на свою опустевшую заимку поздно вечером, затемно. Пару собак привел с собой — это чтобы утром пораньше полисятничать. А может, и волк наскочит — расплодилось их тут множество. И подремать уж успел немного казак, вдруг собаки залаяли. Прислушался: негромко лают, но настойчиво. Поднялся. На двор вышел. На всякий случай ружьишко с собой захватил. Однако спокойно все на заимке, а собаки лают, не перестают, мордами куда-то в сторону Прошечкиного тока уставились.
Осторожно Иван Васильевич к току направился. Темнотища! Но глаз у него цепок, прозорлив, ум догадлив и быстр: не иначе как шалит кто-то.
Собаки на привязи приутихли малость, когда хозяин их в степь вышел и к току приблизился. Из-за скирды вроде бы человек виднеется. Тут уж охотничья сноровка Ивана Васильевича пришлась как нельзя кстати. Громадная медвежья фигура его беззвучной тенью двинулась вдоль скирды и у конца крайнего прикладка замерла. Не разглядел Иван Васильевич, не признал человека, но ясно понял — не хозяйские руки трудятся в ночи с этакой поспешностью. На карачках кто-то по вороху зерна ползает, солому с него сдвигает.
Пристально, зорко глядел казак на этого ночного работника и, когда тот спятился задом на край вороха, чтобы заголить полог, метнулся Иван Васильевич хищной птицей, опоясал мертвым объятием вора пониже плеч и приподнял его над землей, как подростка. Тому рук не пошевелить, и оторопь взяла — не каждый день поднимают его вот так, будто мальчишку, — выворачивает голову назад, усом тычется. А Иван Васильевич тоже через его плечо тянется разглядеть лицо.
— Кто таков? — с придыханием спросил казак, жарко дохнув пойманному в затылок.
— Гы-гого! — попытался изобразить веселый смех Кирилл Платонович. — Шутишь, знать, Иван Василич?
Оглядываясь, Кирилл не мог признать своего ловца, но по силе догадался, что никто иной так не сможет сделать, кроме Смирнова.
— О-о! — признал и тот изловленного, опуская его ногами на зерно. — Да тут попалась щука знатная — не окунек полосатый! Такая с любого
— Уж не за вора ли ты признал меня? — все еще стараясь казаться веселым, спросил Дуранов.
Но Ивану Васильевичу было не до разговоров: отпусти его чуть — уйдет. А ружье вон у приклада оставил. Да тут и ружье не поможет: сиганет за любую скирду, супостат, и в ночи скроется. Хоть бы еще одни руки!
Совсем недалеко на дороге послышался тележный стук.
— Эй, кто там? — крикнул Иван Васильевич в темноту. — Пособите!
Последнее слово получилось у него оборванным, куцым. Будто захлебнулся чем, сообразив, что поблизости, скорее всего, рыщут Кирилловы дружки. Зерно нагребать, наверно, едут…
Еще до полудня выехал из дому Виктор Иванович Данин. Съездить на Прийск и вернуться вполне мог бы он до заката солнца. Но спешка в его делах, опрометчивость всегда могут обернуться непоправимой бедой. Потому, прежде чем шаг сделать, на семь рядов обдумать его приходится, примериться так и этак, а уж после того шагнуть.
Нужного человека встретил он еще часа в два пополудни, но подойти к нему не мог: за высланными, негласно наблюдаемыми постоянно переодетый жандарм где-нибудь увивается. И попадись ему на глаза ненароком — тоже в негласно наблюдаемые угодишь. Так ведь не враз и поймешь, с какой стороны тебя разглядывают. А это не работа, коли голова только тем и забита, чтобы придумать, как от «хвоста» оторваться.
Виктор Иванович умеет вести свои дела так, что пока никому и в голову не пришло, чем он занят. На этот раз вертелся между двумя шахтами до самого вечера. А к домику, где постояльствовал нужный человек, и вовсе нельзя сунуться — наверняка там соглядатай рядом крутится.
Словом, удалось им сойтись уже в потемках за соседним двором. Говорили не больше десяти минут. Вот ради этих минут и провел Виктор Иванович весь день да еще и ночи прихватил. Зато узнал много нового и интересного о делах на Миньярском и Златоустовском заводах и в других местах Южноуралья. Узнал и еще новость, будто бы эсер Савинков Борис двинулся из Парижа с группой террористов в Россию. Кого-то прихлопнуть хотят, а жандармерия даже здесь, за тысячи верст от столицы, уже извещена об этом и поджидает «дорогих гостей». Разбойники они — не революционеры, шуму только наделают, а пользы на ломаный грош не наберется. Вред один от таких деятелей: жандармов раззудят, бдительность ищеек насторожат, потом и делом заниматься труднее станет.
Но и порадовался Виктор Иванович хорошей новости. Оказывается, в городской жандармерии свой человек обнаружился. Не коммунист он и ни в какой партии не стоит, но по духу свой. Должность занимает невеликую — регистрирует входящие и исходящие документы, — но помочь здорово может, от беды убережет многих. От него стало известно, что тайный агент, сотрудник жандармерии по кличке «Почтовый», ведет наблюдение за Алексеем. (Алексей Алексеевич Куликов, один из руководителей городской партийной организации.) Правда, он уже отбыл срок наказания, но жить собирается в здешних местах, на своей заимке, и все равно наблюдатель за ним останется, а знать его, конечно, надо…