Тихое местечко
Шрифт:
Этвуд едва удержался от смеха: похоже, все собравшиеся рассчитывали на отсутствие других отдыхающих. Наконец Джеймс собрал аппарат.
— Теперь он будет работать.
— Очень вам благодарна, а то я уже думала, что напрасно взяла его с собой. Я, знаете ли, к нему привыкла.
Джеймс предложил зарядить пленку, но синьора Форелли сказала, что с этим она справится и сама. Когда Джеймс и Этвуд встали, собираясь уходить, наружная дверь открылась и в дом вошла молодая женщина лет двадцати — двадцати двух в бледно-зеленом платье с короткими рукавами и широкой юбкой, стянутом в талии узким белым поясом.
Высокая грудь, тонкая талия, широкие бедра и крепкие, стройные ноги — от всей ее
Она окинула мужчин неприязненным взглядом и в ответ на «добрый вечер, синьорина», холодно и словно бы нехотя сказала: «Здравствуйте».
Голос у нее был низкий, но чистый, без хрипловатых ноток синьоры Форелли.
— Синьоры были так любезны, что починили мой фотоаппарат, — сказала синьора Форелли.
— Я бы сама починила.
—Ты ведь уже пробовала.
— Я бы починила, — повторила Джулиана, подчеркнуто обращаясь лишь к своей тетке.
— Сомневаюсь, что из этого получился бы толк, — возразила синьора Форелли, затем повернулась к мужчинам: — Я вам очень признательна.
Визит был окончен. Девушка сказала «до свидания» точно так же, как «здравствуйте», едва разжимая губы, и удалилась в комнату раньше, чем они вышли.
— Как тебе это понравилось? — спросил Джеймс, когда они вернулись к себе. — Знаешь, как эта синьорина на нас смотрела?
— Прямо скажем, не слишком любезно.
— Не слишком любезно? — Джеймс возмущенно хмыкнул. — Да она смотрела на нас, как на дохлых крыс, отвратительных дохлых крыс!
Повинуясь подсознательному импульсу, Джеймс подошел к зеркалу, а Этвуд пересек комнату и уселся в низкое мягкое кресло. Подбежавший ньюфаундленд затеял с ним игру — то прыгая вокруг, то вставая передними лапами на кресло. Этвуд махнул перед носом собаки свернутой в трубку газетой и быстро спрятал руку за спину прежде, чем ньюфаундленд успел схватить ее. Движениям Этвуда была присуща небрежная грация спортсмена-любителя, гармонирующая со стройной, хорошо сложенной фигурой; продолговатое лицо, обрамленное волосами цвета темного прозрачного янтаря, отличалось правильностью черт, а внимательный и твердый взгляд темноголубых глаз свидетельствовал о том, что это лицо принадлежит человеку умному и решительному — ни у него, ни у Джеймса, признанного одним из самых красивых актеров Европы, не было ни малейших оснований ожидать, что женщина станет смотреть на него, как на дохлую крысу.
— Тебя это задело? — с усмешкой спросил Этвуд, успокаивающе поглаживая возбужденного игрой ньюфаундленда.
— Разумеется, нет, — чересчур быстро ответил Джеймс. — С какой стати?
— Ты мечтал, чтобы все оставили тебя в покое, однако стоило очаровательной синьорине не проявить внимания и ты уже недоволен.
— Я недоволен? С чего ты взял? Мне это совершенно безразлично, однако если человек оказывает любезность и тратит время на починку допотопного фотоаппарата, то он заслуживает хотя бы элементарной вежливости.
Разговаривая, Этвуд перестал гладить ньюфаундленда, и тот занялся обследованием комнаты. Вскоре из-под широкой деревянной кровати послышались фырканье и какая-то возня.
— Что он там нашел? — обеспокоенно сказал Джеймс, прикидывая, что из его вещей оказалось под кроватью.
— Тимми, Тимми! — позвал Этвуд.
Ньюфаундленд с трудом выбрался из-под кровати, куда, ввиду своих внушительных размеров, ему лезть вообще не следовало, и замотал головой, держа в зубах меховой ботинок.
— Нашел себе игрушку, — сказал Этвуд, отбирая у пса добычу. — Наверно, он еще совсем молодой. Когда поеду в город, куплю ему мячик.
— Надо было взять его с собой, — заметил Джеймс. — Если бы с ним обошлись так нелюбезно, как с нами, он без всяких церемоний облаял бы юную леди. Собаке нет нужды подавлять свои эмоции в угоду хорошим манерам, как этого требуют условности цивилизации от людей. Правда, Тимми?
Ньюфаундленд, уже усвоивший свою новую кличку, вильнул хвостом.
— Впрочем, эта леди тоже не потрудилась скрыть свои чувства… Меня удивляет не то, что она столь откровенно проявила свою неприязнь, — задумчиво продолжил Джеймс. — Странно другое: откуда эта неприязнь вообще взялась? Мы не сделали ничего такого, что даже при самом предвзятом отношении могло хоть как-то задеть ее.
Этвуд с затаенной усмешкой скользнул взглядом по лицу Джеймса, на котором отражалось искреннее недоумение.
— За одним-единственным исключением, о чем сообразить в первую очередь следовало бы именно тебе.
— Да? Каким же?
— Мы явились туда, где эта синьорина рассчитывала пожить в полном уединении, точно так же, как и ты сам. Только неизвестно, какие у нее для этого причины…
Утром Этвуд проснулся рано и решил, не дожидаясь Джеймса, искупаться. Он полагал, что в такой час единственным, кто составит ему компанию, будет ньюфаундленд, однако напротив третьего коттеджа уже сидел загорелый молодой человек и грыз яблоко. Завидя Этвуда, он положил недоеденное яблоко на полотенце и направился к нему.
— Доброе утро, сэр. Позвольте представиться: Фрэнк Тейн. Я живу вон в том коттедже. — Он широко улыбнулся и махнул рукой в сторону своего домика. — В таком месте можно без церемоний, верно? Вчера по дороге сюда у меня стала барахлить машина, подсовывают черт знает что! Я добрался сюда уже за полночь, везде уже было темно. А вы тут давно?
Этвуд ответил, что живет здесь четвертый день.
— Отличная погода стоит! Вода уже прогрелась, хотя считается, что для купания еще не сезон. Сам-то я первый раз сюда приехал, это другие так говорят. А по-моему, в самый раз. Какое удовольствие плавать, если вода как в ванне? Верно я говорю?
У молодого человека было открытое, добродушное лицо с веселыми карими глазами, и в целом он казался симпатичным, единственным недостатком, по мнению Этвуда, была некоторая бесцеремонность, являвшаяся, скорее всего, следствием профессии: Фрэнк был коммивояжером, рекламирующим изделия мужской галантереи. Выложив, кто он и чем занимается, Фрэнк, похоже, ждал от своего собеседника того же, однако Этвуд обманул его ожидания, назвав только свое имя и оставив на долю Джеймса историю о двух банковских клерках, целый год изнемогающих за конторкой и наконец-то вырвавшихся на природу; сам он ограничился сообщением, что приехал сюда недели на две вместе с другом. Фрэнк поинтересовался, кто еще здесь живет. Этвуд ответил очень коротко.