Тиль Уленшпигель

Средневековая литература

Они сказали: «Слушай-ка, раз ты едешь из Холодинга, что велела передать нам зима?».

Уленшпигель сказал: «Она ничего передать не велела. Она с вами сама еще поговорит». И поехал дальше, оставив маленьких оборвышей стоять.

XVII История рассказывает, как Уленшпигель за один день и без всяких лекарств вылечил всех больных в госпитале [27]

Однажды пришел Уленшпигель в Нюренберг и прибил на дверях церкви и ратуши большие объявления, в которых выдал себя за искусного лекаря, врачующего все болезни. А там в новом госпитале было много больных. Там также хранилось высокочтимое святое копье Христово [28] и другие реликвии. Смотритель госпиталя желал бы избавиться от большей части болящих, рад был бы вернуть им здоровье. И вот он отправился к врачу Уленшпигелю и спрашивает, может ли он помочь больным, как гласят его объявления. За это ему хорошо заплатят. Уленшпигель ответил, что поставит его больных на ноги, если только смотритель обещает выложить двести гульденов [29] и отдать их Уленшпигелю. Смотритель пообещал ему эти деньги, если он поможет больным. Уленшпигель еще договорился, что если он не вылечит больных, то смотритель не должен платить ни пфеннига. [30] Смотрителю госпиталя это так понравилось, что он дал Уленшпигелю за это

двадцать гульденов. И вот Уленшпигель отправился в госпиталь, взяв с собой двух служителей, и спросил каждого больного, чем он страдает. А в конце, прежде чем оставить больного, говорил: «То, что я тебе открою, ты должен сохранить в тайне и ни с кем не делиться». И заставлял их в этом поклясться. Больные клятвенно обещали ему это. После чего Уленшпигель говорил каждому в отдельности: «Я должен помочь вам, больным, выздороветь и поставить вас на ноги. Но для этого мне надо сжечь одного из вас в порошок и дать выпить другим. А чтобы проверить вас всех, я встану вместе со смотрителем в дверях госпиталя и громким голосом крикну: „Кто не болен, уходи прочь отсюда!". Ты уж этого не прозевай, ведь последний заплатит собой за всю вашу компанию». Так говорил он потихоньку каждому, и каждый намотал это себе на ус.

27

Сюжет этой истории заимствован из «Попа Амиса», где действие происходит при лотарингском дворе; появляется он также во французских фаблио XIII в. (жанр реалистического стихотворного рассказа, аналогичного немецким шванкам) (см.: Фаблио «О виллане-лекаре» / Пер. С. Вышеславцевой. – В кн.: Фаблио: Старофранцузские новеллы. М. 1971.)

28

Копье считалось символом госпиталя и напоминанием о страданиях, перенесенных Христом.

29

Гульден – в средние века золотая монета и денежная единица Германии, Австрии и некоторых других соседних стран.

30

Пфенниг – германская мелкая монета, равная 1/100 марки.

В назначенный день все, кто хромал, кто на костылях, заторопились – никто не хотел оказаться последним. Как только Уленшпигель закричал, все пустились бежать, даже те, кто уже десять лет не вставал с постели. Когда госпиталь опустел, Уленшпигель потребовал вознаграждение и сказал, что должен поскорее отправиться в другое место. Смотритель госпиталя с большой благодарностью отдал ему деньги, и Уленшпигель уехал оттуда. Но через три дня все больные вернулись, жалуясь на свои хвори. Тогда смотритель госпиталя спросил: «Как это так? Я же привел сюда большого ученого, который вам помог, так что вы все сами отсюда убрались». Тут они рассказали смотрителю, чем Уленшпигель им пригрозил. Кто из них последним замешкается и последним выйдет из двери в назначенный день, когда он их позовет, того он потом сожжет в порошок. Тут смотритель смекнул, что все это было обманом. Но Уленшпигеля след простыл, и смотритель не мог до него добраться. Таким образом, больные снова остались в госпитале, как и прежде, а деньги были потеряны.

XVIII История рассказывает, как уленшпигель покупал хлеб по пословице: «У кого хлеб есть, тому еще прибавится» [31]

Честность кормит человека. После того как Уленшпигель таким родом одурачил доктора, [32] он пришел в Хальберштадт и стал прогуливаться по рынку. Он видел, что настала суровая, холодная зима, и подумал: «Зима сурова, еще и ветер жесток. Ты часто слышал: у кого есть хлеб, тому еще прибавится». И Уленшпигель купил на два шиллинга хлеба, взял стол, встал перед соборной церковью и стал торговать и паясничал до тех пор, пока прибежала собака, схватила со стола один хлеб и убежала с ним в церковный двор. Уленшпигель погнался за собакой, а тем временем пришла свинья с десятью поросятами, опрокинула стол, каждый из них взял в пасть по хлебу и пустился с ним прочь.

31

Смысл истории в том, чтобы опровергнуть приведенные слова. Заметно их сходство с началом евангельской притчи: «Ибо кто имеет, тому дано будет и приумножиться, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (Матф. гл. 13, 12).

Вряд ли можно считать это простым совпадением. Ср. ист. 19, где Уленшпигель говорит: «Милая матушка, у кого ничего нет, тому надо что-нибудь дать, а у кого есть что-то, надо что-нибудь отнять». Это перифраз всей приведенной притчи. Во времена Народной книги она могла стать расхожей пословицей.

32

Эта проделка Уленшпигеля описана в 15-й истории, следовательно, 18-я должна была идти за ней. Составитель, переработавший Народную книгу, нарушил первоначальный порядок, вставив 16-ю и 17-ю истории.

Уленшпигель тут рассмеялся и сказал: «Теперь я хорошо вижу, что слова лгут, когда говорят, у кого есть хлеб, тому еще прибавится. У меня был хлеб, и он отнялся». И сказал еще: «О Хальберштадт, о Хальберштадт, ты лучший край для поросят. Твои пиво с закуской вкусны, зато кошелек, чтобы деньги держать, сделан из свиной кожи». С этим отправился он снова в Брауншвейг.

XIX История рассказывает, как Уленшпигель нанялся подмастерьем к пекарю [33] и как он испек мартышек и сов

33

Это первая история о Тиле-ремесленнике. Место действия их – Нижняя Саксония. Эти шванки (19–20, 39–40, 42 – 55, 61–62) в большинстве построены по одному образцу: Уленшпигель нанимается в подмастерья к мастеру (пекарю, кузнецу, скорняку, портному и т. п.) и в отместку за дурное обращение хозяина (насмешки, плохую пищу, приказ работать по ночам, в праздники, без свечей) портит инструмент, материал или готовый товар, принадлежащий хозяину. Этот сюжет социален и коренится в противоречиях внутри городской ремесленной среды, между мастерами и подмастерьями, отражает их борьбу, достигшую большого напряжения к началу XVI в., накануне Крестьянской войны в Германии (такое толкование принадлежит советскому ученому Н. Я. Берковскому).

Уленшпигель снова пришел в Брауншвейг на пекарское подворье. Один пекарь, живший там, позвал его к себе в дом и спросил, что он за работник. Уленшпигель сказал: «Я подручный хлебопека». А пекарь ему сказал: «Хочешь у меня служить? У меня как раз нет подручного?». Уленшпигель говорит: «Хочу».

Когда он пробыл у пекаря два дня, пекарь велел ему с вечера печь одному. Сам он, дескать, не может ему помогать до следующего утра. Уленшпигель говорит: «Ладно. Что же я должен печь?». А пекарь был насмешливый человек. Он рассердился и сказал в насмешку: «Ты пекарский подмастерье, а спрашиваешь, что тебе печь. Пеки, что принято: мартышек и сов». С этим и ушел спать. А Уленшпигель пошел в пекарню и налепил из теста одних мартышек и сов. Полную пекарню напек их. Утром мастер встал и собрался идти помогать. Но, придя в пекарню, не увидел там ни булок, ни калачей, а одних только мартышек и сов. Мастер разгневался и сказал: «Чтоб тебя целый год лихорадка трясла! Что ты испек?!». Уленшпигель говорит: «То, что вы мне велели, мартышек и сов». [34] Хозяин говорит: «Что же мне теперь с этой глупостью делать? Такой хлеб мне в жизни не нужен, за него мне денег не выручить». Ухватил он Уленшпигеля за горло и говорит: «Заплати мне за тесто». А Уленшпигель ему в ответ: «Ладно, раз я должен вам за тесто уплатить, пусть тогда товар, что из него испечен, мой будет». Хозяин говорит: «Что толковать о таком товаре! Совы да мартышки не гожи в моей лавке». Итак, уплатил Уленшпигель хозяину за тесто, сложил выпеченных сов и мартышек в корзину, и ушел с ними из дома на пекарском подворье под вывеской с изображением дикаря, [35] и думал про себя: «Ты часто слышал, что стоит только принести такую диковинку в Брауншвейг, как за нее сразу дают деньги». А было это как раз канун дня св. Николая. [36] Вот на другой день Уленшпигель и встал со своим товаром перед церковью, и продал всех мартышек и сов, и выручил много больше денег, чем отдал хозяину за тесто. Пекарь об этом узнал и огорчился. Он побежал к церкви св. Николая, [37] чтобы стребовать с Уленшпигеля выпеченные зверушки в уплату за дрова и харчи, но Уленшпигеля и след простыл вместе с деньгами, и пекарь мог только глядеть в ту сторону.

34

Здесь описана типичная повторяющаяся ситуация: Уленшпигель буквально выполняет то, что ему приказывают, как это встречаем в сказках о дурачке, но делает это не по глупости, а злонамеренно, так, что, оставаясь формально послушным слугой, наносит вред своему хозяину. Известная схема сказочных сюжетов о договоре работника с хозяином в народной книге об Уленшпигеле наполняется совершенно новым бытовым содержанием.

35

На вывеске традиционное изображение дикаря, держащего в обеих руках герб Брауншвейга.

36

Накануне дня св. Николая устраивался веселый праздник школяров.

37

В Брауншвейге не было церкви св. Николая, а только посвященная ему часовня.

XX История рассказывает, как Уленшпигель просеивал муку в свете месяца

Уленшпигель странствовал по разным местам и пришел в Ульцен, деревню. [38] Здесь он снова заделался подмастерьем у пекаря. Когда он уже находился у мастера в доме, мастер намерился печь и Уленшпигель должен был ночью просеять муку, [39] чтобы к раннему утру все было готово. Уленшпигель говорит: «Мастер, вы должны дать мне огня, чтобы я мог видеть, как сеять». Пекарь ему отвечает: «Не дам тебе огня. Я своим работникам в эту пору никогда огня не давал. Они просеивали муку в свете месяца. Так и ты должен делать». Уленшпигель говорит: «Ну, раз они муку так просеивали, то и я, как они, сделаю».

38

Ульцен – здесь ошибочно назван деревней, тогда как уже в 1270 г. получил статут города. Дальше говорится о бургомистре, что тоже могло быть только в городе.

39

Как и в 19-й истории, мастер велит Уленшпигелю работать ночью, кроме того отказывает ему в свечах. За это Тиль портит хозяйское добро (ср. также ист. 39 и 40).

Цеховые статуты XIV–XV вв. часто грозят штрафами за нарушение запрета работать ночью и в праздники. Запрещалось работать при свечах, что объясняется дороговизной осветительных средств. Но часто все запреты бывали вынуждены требованиями и борьбой самих подмастерьев. Богатый материал к исторической основе этой группы шванков дает работа: Wissel К. Alten Handwerks Recht und Gewohnheit. В., 1929. Bd. I–IL

Мастер ушел и хотел часок-другой поспать. Тем временем Уленшпигель взял сито, выставил его за окно, где светил месяц, и давай сеять муку во двор. Когда хозяин проснулся и захотел печь, Уленшпигель еще стоял и сеял. Тут пекарь увидел, что Уленшпигель сыплет муку во двор, который весь белел от муки. Мастер тут и говорит: «Какого черта ты тут делаешь? Разве мука уж даром дается, что ты ее в грязь сыплешь?» Уленшпигель отвечает: «А разве вы не приказывали мне сеять в свете месяца, без огня? Я так и делаю». Хлебопек ему говорит: «Я приказывал, чтобы ты сеял при свете месяца», Уленшпигель опять говорит: «Вот прекрасно, мастер! Вы должны быть довольны, я так и сделал: и в свете месяца, и при свете месяца. Потеря не велика, не больше пригоршни. Я ее сейчас подберу. Это муке ни капли не повредит». Мастер говорит: «Пока ты будешь муку подбирать, я не смогу тесто ставить, а потом уж будет поздно печь». Уленшпигель говорит: «Хозяин, у меня есть хороший совет: мы выпечем хлеб так скоро, как наш сосед. У него тесто в бадье стоит. Хотите получить, так я мигом тесто достану, а нашу муку вместо него поставим». Мастер рассердился и говорит: «Черта ты добудешь! Иди к виселице, притащи мне вора оттуда». «Хорошо», – сказал Уленшпигель и отправился к виселице. Под ней лежал скелет вора, сорвавшийся вниз. Уленшпигель взвалил его на спину, принес в дом и сказал: «Вот, я принес то, что под виселицей лежало. Зачем только оно вам понадобилось? Я не знаю, от чего оно помогает». Пекарь ему сказал: «А больше ты ничего не принес?». Уленшпигель ответил: «Там больше ничего не было». Пекарь был разгневан и сказал со зла: «Ты господ судей обокрал и их виселицу ограбил. Я на тебя бургомистру нажалуюсь, вот увидишь». И мастер пошел из дому на рынок, а Уленшпигель пошел за ним, причем мастер так торопился, что не оглянулся ни разу и даже не знал, что Уленшпигель идет сзади.

Вот стоит голова городской или бургомистр на рынке, а пекарь подходит к нему и начинает жаловаться. Но Уленшпигель был расторопным: как только мастер стал жаловаться, Уленшпигель встал вплотную к нему и вытаращил глаза. Когда пекарь увидел Уленшпигеля, он так взбесился, что у него из головы вылетело, на что он хотел жаловаться, и он сказал Уленшпигелю со злостью: «Что тебе надо?». Тот ответил: «Ничего не надо. Только вы обещали, что я увижу, как вы на меня бургомистру пожалуетесь. Раз мне надо видеть, так надо глаза пошире раскрыть, чтобы увидеть». Хлебопек ему сказал: «Иди с моих глаз! Ты плут». Уленшпигель ответил: «Так меня часто звали. Сидел бы я у вас в глазах, так мне с них пришлось бы сквозь ноздри лезть, коли вы бы глаза закрыли». Бургомистр услышал, что все это глупости, пошел от спорщиков и оставил обоих стоять. Когда Уленшпигель это увидел, обернулся он к мастеру и сказал: «Хозяин, когда же мы печь-то будем? Солнце уже закатилось». И убежал прочь, так и оставив пекаря стоять на рынке.

XXI История рассказывает, как Уленшпигель всегда ездил на светлой лошади и неохотно находился там, где были дети

Уленшпигель всегда любил бывать в обществе и всю жизнь избегал трех вещей: во-первых, никогда не ездил на лошади серой (никому не служил правдой и верой), а седлал соловую или гнедую (по кличке «Обману» и «Надую»). Во-вторых, он не хотел оставаться там, где были дети, потому что о них больше пеклись, чем о нем. В-третьих, он неохотно останавливался на постоялом дворе, если хозяином там был какой-нибудь старый и щедрый человек, потому что старый щедрый хозяин обыкновенно оказывался простофилей и не жалел своего добра. Для Уленшпигеля там не находилось компании и денег, чтобы поживиться.

Каждое утро просил он в молитве, уберечь его от здоровой пищи, и от большого счастья, и от крепкого питья. Ибо здоровой пищей обычно называют всякую зелень. Также чурался он пищи, которую продают аптекари, ибо, как бы здорова она ни была, все же это знак болезни.

Большим счастьем было бы, если б камень упал с крыши или балка с дома сорвалась. Можно было бы сказать: «Если бы я стоял внизу, меня бы этот камень или балка насмерть пришибли, что было бы для меня большим счастьем». От такого счастья он и хотел уберечься.