Тимошкина марсельеза
Шрифт:
Та же печка, за которой сидел попугай Ахилл. Стол, по которому гуляла тряпичная барыня Юлия…
Тимошка посмотрел в окно.
— А где же сарай?
— Сожгли, — сказала Лидочка. — Разобрали на дрова. Погоди! — Лидочка подошла к комоду, выдвинула ящик и подала Тимошке бубен. — Твой? Бери!
Это был старый бубен, с которым Тимошка, когда ещё был жив дед, ходил по дворам и пел песни.
— Бери! — повторила Лидочка.
Она не сказала: «Бери и уходи», но Тимошка понял, что Лидочка не
И Гриша, отвернувшись, молчит.
— Я пойду, — сказал Тимошка, когда Лидочка собрала со стола чашки с остывшим чаем. — Пойду навещу Александра Ивановича.
Фрося тоже встала. Она вышла с Тимошкой на крыльцо.
— Гриша-то женился, — сказала Фрося.
Тимошка молчал.
— Гриша-то, видал, без ноги? — продолжала Фрося, кутаясь в платок. На крыльце было ветрено. — А папаня не вернулся, воюет ещё. — Фрося вздохнула и стала заплетать на платке бахрому.
Тимошке было её жалко. Теперь в доме Тарасовых, где по-прежнему чисто и вымыто, Фрося уже не будет самая любимая. И Тимошка ей пообещал:
— Я приду!
Он спрыгнул с крыльца. Фрося проводила его до калитки и вернулась в родной дом.
Через несколько дней Лидочка ушла на дежурство в госпиталь. Гриши тоже не было дома. Фрося сидела у окна, чинила своё старое платьице.
В дверь постучала соседка:
— Одна сидишь?
Подперев рукой щёку, соседка остановилась у порога.
— Сирота ты теперь, — запричитала она, оглядываясь. — Как теперь будешь жить?
— Ничего, прокормимся, — ответила Фрося и замолчала.
— Гришкина жена, будет она тебя жалеть, как же!.. — Соседка села на табурет и сморкнулась в фартук. — Пелагея Егоровна, покойница, встала бы, поглядела!..
— Что она вам сделала? — спросила Фрося.
— Кто?
— Гришина жена хорошая! Вы не смеете! — кричала Фрося. — Она его выходила, раненного!
— Скажи пожалуйста, да мне на вас всех тьфу!.. — Плюнув, соседка хлопнула дверью и уже на крыльце высказала свою досаду: — Все вы, Тарасовы, настойчивые, гордые, креста на вас нету. Большевики проклятые!
Старое сердце
— Где же ты пропадал? — выговаривала сухонькая старушка, открывая дверь. — Плох, очень плох наш Александр Иванович.
Александр Иванович лежал на высоких подушках. Увидав Тимошу, он молча кивнул.
Тимоша подошёл к постели. Александр Иванович был бледен, глаза у него запали.
— Ты не уходи, — прошептал он, с трудом переводя дыхание.
Закрыв глаза, клоун Шура нащупал своей холодной рукой Тимошкину руку и не отпускал её до тех пор, пока нестерпимая боль продолжала сжимать его сердце.
Но вот он вздохнул глубоко, всей грудью, и, не открывая глаз, произнёс внятно:
— Алле! Теперь можно опять на манеж! — И даже попытался улыбнуться.
Тимошка уткнулся лицом в его тяжёлую влажную ладонь.
— Что ты, Тимми? Тимми! — утешал его слабым голосом клоун Шура.
Клоун Шура хворал долго. Тимошка помогал его выхаживать.
— Что бы я без тебя делала? — говорила Аграфена Васильевна, хозяйка квартиры.
Тимошка приносил воду, стоял в очередях за хлебом. А когда рядом ломали дом, даже приволок бревно.
— Еле-еле дотащил. Теперь надолго с топкой, — сказал он, отряхиваясь от трухи. — Сухое бревно, дом старый.
— Тащи ты его на кухню, пожалуйста, — попросил Александр Иванович.
— Замечательное бревно! — похвалила Тимошку хозяйка.
И они стали его пилить. Пила их не слушалась. Тимошка дёргал пилу к себе, а старушка выпускала её из рук.
Пришлось позвать дворника, и он расколол бревно на мелкие чурки один.
Вечерами Тимошка топил печку, и, если Александру Ивановичу становилось полегче, Тимошка играл ему на гармошке или слушал его рассказы — разные случаи из его долгой жизни.
— Тимми! Я тебе не надоел? — спрашивал его Шура.
Тимошка обижался. Зачем спрашивает?
Навещать Александра Ивановича приходил из цирка Захаров.
Он являлся непременно с гостинцем. То пшена принесёт, то картошки мороженой. Один раз притащил жёлтого тощего петуха.
— Можно сварить куриный бульон, — сказал Захаров. — Бульон для Александра Ивановича — самая лучшая пища!
Аграфена Васильевна по этому случаю надела нарядный фартук и, опустив петуха в кастрюлю, поставила варить. Петух варился очень долго. Аграфена Васильевна даже заплакала.
— Разве это бульон? Вода и вода.
Только месяца через два Александр Иванович стал поправляться. Комендант Захаров надеялся, что скоро клоун Шура появится в цирке.
— Без вас программа не та. Кричат: «Рыжего!» А Рыжего нет.
Но доктор, который лечил Шуру, отвечал с сомнением: «Не знаю. Подождём. Увидим!»
— Ты начнёшь работать, а я? Возьми меня в номер, — просил Тимошка. — Фомы теперь у тебя нет. (На стене рядом с фотографией лохматого артиста висел его серебряный ошейник.) Ты не думай: я чего хочешь буду исполнять, — обещал Тимошка. Встав в позу, он объявил: — Клоун Шура и Тимофей. Здорово получится! Возьми!..