Тина
Шрифт:
– Не вини себя. Ты не смогла бы спасти Кирилла, даже если бы поженились. Вы же абсолютно несовместимы. Так бы и лаялись, пока ты не выставила бы его за порог. Любовь, может быть, на короткое время изменила Кирилла в лучшую сторону, но жизнь беспощадно возвратила бы его в свою колею. И еще не известно, что было бы хуже. Он был слишком слаб, чтобы быть способным на что-то серьезное. А за последнюю встречу тем более не кори себя. Сам нарывался. Все к этому шло. Такое, к сожалению, случается чаще, чем мы предполагаем, – твердо сказала Жанна. Потом подумала и, заметно колеблясь, добавила: «Он был обречен».
– Я-то думала, что, ругая, руководствуюсь,
В последние часы в нем гнездилась причудливая смесь задетой гордости и простосердечного страха смерти, самого главного страха любого человека. Без жены шагу не мог ступить. Тина позвала меня помочь. Я приняла во всем деятельное участие. В предсмертный час Тина была поражена спокойной, обдуманной уверенности на до неузнаваемости исхудавшем лице мужа. Я тактично ушла на кухню. Между ними могли быть разговоры, не предназначенные для посторонних ушей. Потом он начал метаться, точно искал что-то. Меня потребовал для исповеди.
Ушел, оставив всем нам ужасное осознание непоправимости происшедшего, а Тине, помимо всего прочего, покой и прохладную умиротворенность вдовьей доли. Странно, но всё будто встало на свои места… Я, наверное, жестко выражаюсь, но то был уже не первый момент моей надорванной веры в человеческие силы и возможности. Я сама то Всевышнего приплетать стала, несмотря на атеистическое воспитание, то мистику… Слишком сложен человек, чтобы раскладывать его характер по полочкам. Я про Кирилла. Под завесой тайны прожил он свою странную, непутевую жизнь.
Последние слова Кирилла принадлежали мне. Я была вне себя от его жестокости. Одно дает мне малое успокоение – надежда, что он был в состоянии прострации и не ведал, что бормотал, кого выкликал, прощаясь с жизнью. Конечно, я понимала, что то, что он мне шептал, его уже ни к чему не обязывало… Я не могу поверить, что он говорил это намеренно. Сотворить такое… А говорят, мы себя глубже проявляем, когда нам плохо.
В его последние минуты мы разговаривали только глазами. Жанна, никому не говори про это. Тина не слышала, ее в те минуты не было рядом, она священника вздумала по телефону вызывать, чтобы облегчил уход мужа. Чудачка…
– Это ее право. Может, ей от этого самой стало бы легче и спокойнее, – осторожно заметила Жанна.
– Знаешь, я тогда сразу вспомнила отчима Лены, который, желая напоследок поиздеваться, – она стояла за ширмой, в изголовье его дивана и все слышала – будучи в трезвой памяти не говорил ее матери добрых прощальных слов, а, поглядывая на нее с кривой ехидной усмешечкой, то сладострастно, то умильно вздыхая, вспоминал свою последнюю любовницу. А ведь они прожили вместе пятьдесят семь лет! И Лене не позабыл нагадить, пытаясь заразить раком. Ее трясло, выкручивало, каждая клеточка протестовала, перед глазами все плыло и колыхалось, а тонкие бледные губы отчима растягивала саркастическая, демоническая, счастливая улыбка. До последнего был прямо как… вурдалак, кровопийца. О, черт!..
– Нашла о ком вспомнить… Кирилл не такой! – рассержено зашептала Жанна.
– Прости, прости. Мозги поплыли, – оправдалась Инна.
И словно для пущей убедительности или для того, чтобы отвлечься от мыслей о Лене, она добавила:
– Жизнь, любовь, смерть – это лишь формы случая... Но теперь
– Перестань! В тебе говорит отчаяние, а в нем нет ничего хорошего.
– Кирилл ушел в другую реальность и свою неуловимую тайну унес с собой.
– В нереальность ушел. Думаю, там ему хорошо.
Но Инна вздохнула:
– Я представить в ту нашу последнюю встречу не могла, что пройдет всего ничего… и мы будем лишены возможности вот так же стоять рядом, пусть даже ссориться… Мне теперь его почему-то не хватает, и это как-то совсем глупо. Он открывался, открывался, я находила в нем что-то новое… Мне никогда уже не узнать, каким он был на самом деле, что роилось в его, возможно, неповторимо талантливой голове. Он мог бы крупно существовать? Но не случилось?
– У Кирилла была душа голубя, жившего в клетке своих слабостей, из которых он не мыслил, как вырваться, – подвела итог разговору Жанна.
– А я Валю вспомнила, ее солнечный характер. В утро ее ухода сначала пунцовым светом взорвались окна микрорайона, потом алым и ярко-оранжевым пожарищем запылали стекла высоток. Весь город ослепительно сиял! Поразительное было зрелище! Разгорался морозный январский день, праздник рождества Христова, – задумчиво произнесла Аня.
*
Лена, пытаясь прийти в себя от печального известия, горестно подумала: «Из многочисленных деталей, наконец, сложилась более или менее понятная картина жизни Кирилла. Рассказ Инны добавил последние недостающие фрагменты и краски. У каждого из нас единственная неповторимая жизнь: счастливая – несчастливая, удачная – неудачная, со всеми вытекающими отсюда последствиями… Еще один преждевременно покинул нас, не справившись со своей судьбой или с собой… Не прислушивался к своему сердцу, не пытался понять, что ему было назначено там, наверху… Неожиданно отлетел его последний листок календаря. И ведь тоже хотел жить правильно… Кто знает, почему так больно отдается в моем сердце судьба каждого ушедшего однокурсника? Будто хоронишь часть своей души. Потому что я невольно примеряю ее на себя? По причине возраста, нездоровья или сочувствия?
Тину жаль. А может и правда есть такое понятие как «неспособность к счастью»? Ведь есть же люди неспособные к любви, вернее, они любят только себя. Таких я много встречала. А вдруг именно таким Тина и видела свое счастье? Тогда это ужасно. Не дорасти до понимания высокого… Только служение, да еще и недостойному… По ее получается, что жизнь – это боль. И только тот, кто ее испытал, может ценить жизнь? Ерунда какая-то… Любить, значит жалеть. В этом есть что-то религиозное или истинно русское? Это генетическое свойство только женщин? Мужчины тоже подвержены?..
Лена вздохнула. Что-то далекое, но очень дорогое коснулось ее сердца. В глазах появились слезы. Она с грустью подумала:
«Помнится, изначально психологическая установка каждой из нас была очень даже оптимистичной. Навязчивые пессимистические мысли о невозможности найти взаимную любовь и о труднопреодолимом одиночестве человеческой души появились много позже. Всякий человек, в той или иной степени, проходит через самопознание и мучительное изучение своего объекта любви, но этот опыт не всегда бывает удачным. Вот анализирую жизнь Кирилла, Дмитрия, Михаила, Бориса – со слов подруг, конечно, – и сразу приходят на память слова Чехова: «Жизнь проста. Надо приложить много сил, чтобы ее испортить».