Тирамису
Шрифт:
– Передам. Сказал, что ты вся в работе.
– Поняла, - отвечаю я и решаюсь наконец поговорить: - Вот, кстати, по поводу работы... пупсенька, слушай... Ты, главное, не злись только, ладно?
Он замирает с вилкой в руке и внимательно смотрит на меня.
– В общем, - говорю я, - я с тобой посоветоваться хотела...
– По поводу?
– чуя неладное, щурится он.
А я даже и не знаю, как сказать. Мишка напрягается так, что я прям уже жалею, что этот разговор завела. С другой стороны - обсудить-то нужно, иначе как?
– Миш... В общем, у меня сейчас очень
– Так. И чё?
– Я с заказчиком встречалась утром.
– Помню, ты говорила, да.
– Ну, вот... В общем, он готов работать со мной, но при одном условии. И я вот честно - настолько в осадок выпала из-за этого условия, что даже не знаю, как тебе говорить об этом.
– Он тебе переспать с ним предложил, что ли?
– напряжённо спрашивает Мишка.
– Нет, нет, ты что!
– прикладывая руку к груди, восклицаю я и Мишка облегчённо выдыхает.
– Но как бы тоже предложение не очень обычное...
– Да говори уже!
– не выдерживает Мишка, - Чё ты тянешь кота за яйца?
– Он хочет, чтобы я добавила на его выставку свою фотографию. В смысле, там будет много фоток, небольших и огромных, чуть ли не во всю стену, и так будет много... эм... эротических фотографий. Это выставка "Восемнадцать плюс". Как бы смысл в том, что эти кофейни - места для свиданий, и выставка должна отражать атмосферу романтики, соблазна и чувственной нежности, перекликающейся со вкусом главного десерта, одноимённого названию сети этих кофеен-кондитерских - тирамису.
Всё это я выпаливаю единым махом и чувствую себя так, будто в начале этого спича нырнула в море, на глубину. А сейчас словно вынырнула, чтобы вдохнуть побольше воздуха.
– Я чё-то не понял, - медленно говорит Мишка.
– Чё он хочет-то?
– Он хочет, чтобы я сфотографировалась для его выставки голой и чтобы я эту фотографию выставила в главном зале. Лица моего видно не будет, фотография будет отвечать общей концепции и не будет похабной. Стиль "ню".
– Чего-о, бля?
– вопрошает Пупс.
Мишкино лицо производит по обыкновению впечатление добродушия, но сейчас оно, мясистое, немного располневшее за последние полгода, багровеет от нарастающего гнева и это выглядит скорее отталкивающе, чем пугающе. Я спешу его успокоить, просто чтобы не наблюдать эту гримасу. Она настолько неприятна, что мне хочется встать из-за стола и выйти из кухни. Если Мишка сейчас и напоминает пупса, то вовсе не в игривом смысле, а скорее как уродливое пластмассовое подобие младенца.
– А он не офигел ли, этот твой заказчик?
– Миша швыряет вилку на опустевшую тарелку и слышится громкий, лязгающий звон, от которого я непроизвольно дёргаюсь и на мгновение зажмуриваюсь, но тарелка, похоже, остаётся целой.
– Может ему, бля, ебало набить?
Вообще Мишка матерится очень редко, но вот сейчас мат из него просто льётся. Я, честно говоря, не ожидала такой его реакции. Какая-то она уж слишком маргинальная для моего вполне себе интеллигентного обычно парня. К тому же нелепая. Потому что если поставить пухленького неспортивного Пупса против мужественного широкоплечего
– Не надо никого бить, Миш, - миролюбиво говорю я.
– Успокойся, пожалуйста.
– А чё мне успокаиваться-то? Нормально ваще? Какой-то, блядь, хрен предлагает моей девушке раздеться догола, а мне надо успокаиваться? Дай его телефон сюда.
– Миш...
Пупс грохает кулаком по столу, тарелки дребезжат звоном:
– Номер, говорю, дай мне его!
Нет, это уже ни в какие рамки не лезет. Внутренне закипаю, но снова стараюсь не поддаваться эмоциям.
– Миша, успокойся, пожалуйста - с нажимом в голосе произношу я.
– Я тебе телефон его не дам. В этом нет совершенно никакой необходимости. Я хотела узнать твоё мнение. Твоё мнение мне понятно. Я скажу ему "нет" и откажусь от этого проекта.
– А чё ты ему "нет"-то скажешь?
– орёт вскочивший и распалившийся Мишка.
– Ты пососи у него лучше, чё ты? Я смотрю напрасно я тебе позволял в офисе задерживаться эти месяцы! Ты там, походу, не работой занята по вечерам!
– А не пошёл бы ты?
– цежу я и встаю из-за стола.
Мишка не даёт мне выйти из кухни: хватает за руку.
– Отпусти, - дёрнув рукой, говорю я. Но он держит крепко.
Смотрит на меня злобно, ревность плещется в глазах, явно сейчас к нормальному диалогу не способен. Смысла нет продолжать эту милую беседу.
– Отпусти, говорю. Успокоишься - поговорим.
– А я, блядь, спокоен!
– выплёвывает он.
Я медленно выдыхаю.
– Отпусти, - повторяю вновь.
– Ты делаешь мне больно.
Разжимая пальцы, он отшвыривает мою руку в сторону. Я машинально разминаю пальцы и тру запястье - схватил крепко, похоже будет синяк.
– Это ты делаешь мне больно, Окся, - тихо говорит Пупс.
А затем, опережая меня, выходит из кухни, обувается, накидывает куртку, и, хлопнув дверью, выбегает из квартиры. Я ухожу в спальню, падаю лицом на кровать и плачу.
Мне ужасно обидно и я долго не могу успокоиться. Обидно из-за условия Артура, обидно из-за такой неприятной и несправедливой реакции Миши, обидно из-за того, что я вынуждена буду отказаться от проекта. Обидно, что оба мужчины не пошли мне навстречу, а мой так вообще - устроил скандал.
Вскоре он возвращается. Пыхтит в коридоре, снимая обувь и верхнюю одежду. Идёт в туалет, выходит спустя полминуты, уходит в ванную, моет руки. Мне не по себе от мысли, что мы опять не будем разговаривать сутки или больше. И без того на душе погано.