Тираны. Книга 1. Борджиа
Шрифт:
— Что такое? — тревога, снедавшая его весь вечер, прорвалась наружу, и Чезаре резко отвел руки сестры от лица. — Лукреция, что, черт возьми? Дело о твоем разводе, считай, решено! Или… — в голове всколыхнулось предположение, от которого его окатило холодом. Чезаре закончил, позволив этому холоду сполна прозвучать в его голосе: — Или, может быть, ты не рада? Может, ты внезапно полюбила своего толстозадого муженька и передумала?
— Ох, Чезаре! — перебила его Лукреция
Чезаре остолбенел. Он много лет не видел сестру плачущей — да, по правде, вообще никогда не видел, не считая самого раннего, подернутого туманом памяти детства. Понемногу суть ее слов доходила до его сознания, и чем яснее Чезаре понимал, тем туже затягивался узел в его животе и тем горше становился ком, подкативший к горлу.
— Что? — хрипло переспросил он. — Что ты сказала?
— Я беременна. Уже шесть месяцев. Господи, да ты только посмотри на меня! Посмотри! О какой девственности может идти речь?!
Она вскочила, сорвала с головы покрывало, распахнула плащ, в который куталась до сих пор. И Чезаре увидел — увидел то, что было очевидно уже для любого, что не могло скрыться ни за простым платьем, которое его сестра носила в монастыре, ни за роскошными одеждами, в которые она обряжалась в Риме. Она была очевидно, недвусмысленно, неоспоримо беременна. Безнадежно беременна.
— Ты же говорила, что опаиваешь его травами, — глухо сказал Чезаре. Ее живот, круглый, вызывающе выпиравший, неумолимо притягивал его взгляд, так что он не видел больше ничего вокруг. Господи, это казалось более непристойным, чем обнаженная грудь.
— Я опаивала! Клянусь, я никогда не ложилась с ним в постель. Да я бы ни за что не легла, Чезаре, ты же знаешь, как он мне противен!
— Тише, — Чезаре встал, крепко взял сестру за плечи, не давая разойтись начинающейся истерике. — Я тебе верю. Но кто же тогда отец?
Лукреция упрямо молчала. Чезаре взял ее за подбородок, заставляя смотреть в глаза, и она зло стряхнула его руку, отскакивая, точно дикая кошка.
— Кто отец, Лукреция? — повторил Чезаре, слыша в собственном голосе тень угрозы.
— Не твое дело! Да и… какая разница! Важно только то, что теперь никто, ни за что не признает, что я девственница. И я не получу развода! А ты еще сидел тут и улыбался, как… как… — и она опять разрыдалась так безутешно, что Чезаре, забыв гнев, привлек ее к себе и уложил ее вздрагивающую белокурую головку себе на плечо. Лукреция вцепилась обеими руками в отвороты его камзола, притянула ближе, всхлипывая ему в грудь. Ее подросший живот тепло и мягко уперся в живот Чезаре. Беременна. Господи Боже.
— Так, — проговорил
— О Дева Мария, конечно, нет. Он бы убил меня, если б узнал.
— Не преувеличивай. Хотя… Но все же зря ты ему не сказала раньше.
— Я боялась. Я пробовала… — Лукреция осеклась, и когда молчание стало невыносимым, Чезаре тихо договорил за нее:
— Пробовала скинуть ребенка?
— Выпила травы, — шепотом отозвалась та, не отрывая лица от его груди. — Одна старая ведьма… она клялась, что поможет, всегда помогает. Но я забыла…
— О ласточке.
— Да. Поняла, когда уже выпила их. Хотела снять ее, но… не смогла. Ты же знаешь…
Чезаре кивнул. Он знал. Расстаться с фигуркой, принадлежащей тебе по праву, было непросто. Он до сих пор порой гадал, как удалось отцу это сделать, не сойдя с ума от ревности. Хотя надо сказать, это не единственное, в чем он плохо понимал своего отца.
— Хорошо, что ты здесь, — Лукреция отняла от его груди заплаканное лицо. — Надо было мне написать тебе раньше. Вот, возьми, — она судорожным движением стащила с шеи золотую цепь, втиснула фигурку в руку Чезаре. Серебристый металл тотчас обжег ему ладонь холодом. — Возьми, пусть она пока побудет у тебя, тебе я могу ее доверить, я… я снова выпью те травы и…
— Даже не думай! — Чезаре сгреб ее лицо в ладони и встряхнул, не сильно, но достаточно, чтобы это заставило ее опомниться. — Срок уже слишком велик. Ты можешь умереть!
— Но что же тогда делать?! — крикнула Лукреция ему в лицо с такой яростью, словно он был повинен во всем.
Чезаре сжал зубы. Потом надел цепь с амулетом обратно Лукреции на шею.
— Не снимай ее. Никогда. Особенно теперь. Кто-то еще может узнать, и тогда… — он умолк. Какая-то мысль пришла ему в голову. Фигурки… конечно. — Отец поможет. Он все устроит.
— Что устроит? Ослепит членов коллегии?
— Не знаю. Но он сделает все, что понадобится. Я должен немедленно ехать в Рим.
— Останься, — она схватила его за рукав, потянула к себе. — Останься хоть ненадолго, Чезаре… мне страшно… я так одинока… утешь меня…
Она снова заплакала. Беременность сделала ее слезливой и вялой. Это была не его Лукреция, не та сильная, умная и смелая Лукреция, которую Чезаре знал.
Он посмотрел на нее сверху вниз, и она, беззвучно охнув, выпустила его рукав.
— Позови того, кто заделал тебе твоего бастарда, — сухо сказал Чезаре. — Пусть он тебя утешит.