Тишайший царь и его время

Башилов Борис Евгеньевич

А политика и дипломатия Московской Руси была действительно на много выше современной им политики и дипломатии западного мира.

Приведу примеры из хорошо знакомой мне области русской истории истории колонизации Сибири, поразительные успехи которой известны каждому действительно образованному человеку. Этих удивительных успехов в чрезвычайно короткое время добилась исключительно благодаря мудрой и гибкой политике, которая проводилась во время колонизации огромных пространств Сибири.

В своей книге "Галеоты идут в Америку", характеризуя эту политику, я писал:

"Первый период русской колонизации в Северной Азии заканчивается исследованием и покорением племен живущих по берегам реки Оби.

Двигаясь по Оби, русские достигли

побережья Ледовитого океана. Во время этого первого этапа колонизации, все походы для покорения новых племен и новых земель, совершались под руководством центральных правительственных органов, находившихся в Москве. Начальнику каждого отряда, отправлявшегося в неизвестные земли вручалась подробная инструкция, как он должен вести себя и что он должен делать.

Но как только казачьи отряды переходят Обь, в Москве начинают понимать, что в дальнейшем нет возможности руководить действиями всех двигающихся на восток по собственной инициативе русских людей. И Москва сразу меняет тактику. Вместо подробных наказов теперь московские воеводы приказывают предводителям отрядов только всемерно "радеть о государевом деле" и поступать "смотря по тамошнему делу".

Как видим, "невежественные" русские чиновники еще в 16 веке были достаточно гибки и умели быстро менять политику колонизации в зависимости от измеряющихся обстоятельств. Успех завоевания Сибири и великих географических открытий в ней есть результат умелого сочетания действий государственной инициативы и широчайших народных масс. В завоевании Сибири государевы воеводы и народ действовали дружно, рука об руку.

Вывод, который делает историк-западник Виппер в упоминавшейся выше книге "Круговорот истории" в результате анализа состояния Московского государства, следующий:

"Если Московское государство выдержало смуту XVII века, и смогло опять восстановиться, то это объясняется именно крепким строением национального целого, тем, что национальность срослась со своей культурой, что эта культура давала смысл и направление национальным силам. Для национальной энергии великороссам XVI века очень характерна политика Грозного в Ливонском крае, восточной половиной которого Москва владела в течении 20 лет. Если принять во внимание тогдашнюю редкость населения, неразвитость путей сообщения, техническую отсталость от Запада, - какую удивительную энергию проявила Москва в колонизации торговой и земледельческой, какой напор и какую цепкость в деле распространения своей национальной культуры. И как жалки по сравнению с этим попытки русификации того же края в конце XIX века, когда великая империя, выстроенная на европейскую ногу обладала громадными техническими, военными и финансовыми ресурсами".

Нельзя не согласиться с следующей правильной оценкой, которую делает И. Солоневич в "Народной Монархии", что время царствования двух первых царей из династии Романовых "было, можно сказать, классической эпохой нашей монархии, повторенной в сильно измененных условиях в 19-м веке. Было "едино стадо и един пастырь", но не в стиле "Айн фюрер, айн Рейх", не в стиле вождизма. Ибо монархия есть единоличная власть, подчиненная традициям страны, ее вере и ее интересам, иначе говоря, власть одного лица, но без отсебятины. Вождь - тоже одно лицо, но с отсебятиной. Первые два Романовы - Михаил и Алексей в невероятно тяжких условиях послереволюционной и послевоенной разрухи и в исключительно короткий промежуток времени успели и восстановить страну, и установить некое нормальное равновесие между слоями и классами народа - указать каждому его место и его тягло" (т. е.

обязанности.
– Б. Б.) Что: "русская история выработала совершенно определенный тип "Царя-Хозяина", - расчетливого и осторожного "собирателя Земли, ее защитника и устроителя, чуждого каких бы то ни было авантюрных порывов

– но и чуждого той индивидуальной яркости, какую дает в политике авантюра. Русские цари были очень плохими поставщиками материала

для легенд." "...Жизнь огромного народа ставила свои очередные задачи - и эти задачи решались с той осторожной мудростью, какая дается сознанием столь же огромной ответственности. Иногда это решение казалось слишком медленным, но оно всегда оказывалось окончательным. Мы сейчас живем в период какой-то судорожной решимости, и мы, может быть, больше, чем другие поколения истории, может оценить сомнительные преимущества эпилептических движений в политике".

Идеального царя русский народ представляет себе именно таким, каким был царь Алексей, а не его взбалмошный сын. В представлении русского народа царь должен быть религиозным, добрым и справедливым человеком, уметь подбирать себе добрых советников и помощников, давать им широкую свободу работать на благо народа, быть главой государства, а не размениваться на мелочи, не делать то, что должны делать царевы слуги.

Таким именно царем и был царь Алексей. Он был таким царем, каким по мнению русского народа должен быть царь, а его сын Петр был вождем, реформатором, бойцом, революционером, палачем, плотником, шкипером, чем угодно, но только не русским православным царем, каким он должен бы был быть.

ПРИЧИНЫ РАСКОЛА И ЕГО ТРАГИЧЕСКИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ

I

"...Лжедимитрий и смута, - пишет С. Платонов, гораздо ближе, чем прежде, познакомили Русь "с латынниками и лютерами", и в XVII веке в Москве появилось и осело очень много военных, торговых и промышленных иностранцев, пользовавшихся большими торговыми привилегиями и громадным экономическим влиянием в стране. С ними ближе познакомились москвичи, и иностранное влияние таким образом усиливалось. Хотя в нашей литературе и существует мнение, что будто бы насилия иностранцев во время смуты окончательно отвратили русских от духовного общения с иностранцами (см. Кояловича "Историю русского народного самосознания". СПб. 1884 г.), однако никогда прежде московские люди не сближались так с западными европейцами, не перенимали у них так часто различных мелочей быта, не переводили столько иностранных книг, как в XVII в. Общеизвестные факты того времени ясно говорят нам не только о практической помощи со стороны иноземцев московскому правительству, но и об умственном культурном влиянии западного люда, осевшего в Москве, на московскую среду. Это влияние, уже заметное при царе Алексее в средине XVII века, конечно, образовалось исподволь, не сразу, и существовало ранее царя Алексея при его отце. Типичным носителем чуждых влияний в их раннюю пору был князь Иван Андреевич Хворостинин (умер в 1625 г.), - "еретик", подпавший влиянию сначала католичества, потом какой-то крайней секты, а затем раскаявшийся и даже постригшийся в монахи".

С момента появления на Руси киевских ученых и греков, в России начинает проявляться с каждым годом все сильнее борьба двух направлений: национального и западного.

"В половине же XVII века, - указывает С. Платонов, - рядом с культурными западно-европейцами появляются в Москве киевские схоластики и оседают византийские ученые монахи. С той поры три чуждых московскому складу влияния действуют на москвичей: влияние русских киевлян, более чужих греков и совсем чужих немцев".

Когда патриархом становится властолюбивый Никон, в большом количестве появляются в Москве киевские и греческие духовные деятели.

В царствование Алексея Михайловича в Московской Руси происходит борьба трех направлений: защитники национальной старины, грекофилы (сторонники греческой формы православия) и западники.

В пятидесятых годах в Москве образуется ученое братство из прибывших из Малороссии монахов. Один из монахов, Симеон Полоцкий получает доступ к царскому двору. Исследователи деятельности малороссийских монахов указывают, что они внесли в православие ряд чуждых ему идей, которые они заимствовали от католичества. Взгляды Симеона Полоцкого о преосуществлении Даров и об исхождении Святого Духа и от Сына, развивал также и его ученик Сильвестр Медведев.