Титаник. Псалом в конце пути
Шрифт:
— Макс захотел познакомиться с тобой, и мы с ним пришли сюда. Мы пришли ради тебя. Я думала, что ты здесь. Но нашли только Ханнеса. Теперь он завладеет Максом на весь вечер.
Перед мысленным взором Давида вдруг возникла разбитая витрина с торчащими обломками стекла. Что-то мучило его, что-то, чего он не мог, но непременно должен был вспомнить. София по-прежнему избегала его взгляда и во все глаза смотрела на Еннера.
— А не выпить ли нам? — весело предложил Еннер.
На столе появилась бутылка вина.
Остаток вечера превратился в настоящий кошмар, особенно после того, как Давид выпил
— Это трудный вопрос, мой юный друг. Гораздо труднее, чем ты думаешь. Если дьявол существует, он должен быть настолько злым и безобразным, что никто не осмелился бы встретиться с ним с глазу на глаз. Он был бы пострашней всех ужасов войны, в его смехе звучал бы злобный смех всего мира. Такое существо нельзя изобразить на сцене. Я играю не дьявола.
— Вот как? — высокомерно удивился Давид. — А кого же?
— Я пытаюсь играть актера, который играет дьявола. Думаю, иначе сыграть Мефистофеля невозможно. Это не так просто, как может показаться на первый взгляд.
— Но этот актер, этот шут, находясь на сцене, тоже должен нести в себе некий заряд зла, чтобы быть убедительным?
— Да, — серьезно согласился Еннер, — Думаю, это верно.
— Конечно верно. — Давид вспылил. София хотела остановить его, но Еннер успокаивающе прикрыл своей большой ладонью ее руку и продолжал:
— Как ни странно, — он обращался к Давиду, — зло, которое актер должен изобразить, он, безусловно, должен отыскать в себе самом. Но актер не может просто сыграть зло, живущее в нем, — оно не будет похоже на настоящее, ему будет недоставать подлинности. Он должен воссоздать это зло средствами искусства. И тогда он уже забывает о зле или темных силах внутри себя. Он заряжается новой силой, силой света. Пусть публика воспринимает это как поток адской тьмы, для него самого — это свет, доброта. Необходимо помнить о разнице между внешностью и сущностью, между иллюзией и действительностью. Цель актера в том, чтобы зло выглядело как зло. В жизни носители зла часто выглядят вполне невинными и безобидными. А вот безобидный Мефистофель на сцене был бы просто смешон.
София и Ханнес благоговейно кивали, слушая Еннера, но Давиду все казалось словесной игрой, жонглированием понятиями, лишившимися в результате этого своего истинного смысла. Если бы Давид был трезв, он бы, наверное, все воспринял иначе. Но теперь в нем вспыхнула злоба против этого приятного и дружелюбного артиста. Он заметил, что Еннер не отпустил руку Софии, она же сама высвободила ее не сразу. У Давида от слез сдавило горло, ему хотелось опрокинуть столик, хотелось задушить Макса Еннера. София не сводила с Еннера широко открытых глаз. Артист еще раз коснулся ее руки, тонкой, белой руки, и на Давида навалилась нестерпимая тоска. Он окончательно опьянел. Он вспоминал потом, что говорил без умолку,
Ханнес довел Давида до дому и погулял с ним, пока Давид не протрезвел настолько, чтобы выдержать родительский гнев.
— Да плюнь ты на него! — успокаивал он Давида, когда они уже в четвертый раз шли вокруг квартала. — Он скоро уедет к себе в Берлин. Забудь о нем!
— Ханнес, мне так тяжело.
— Ты просто пьян.
— Нет, Ханнес, это что-то другое…
— Ты ревнуешь. А это смешно. К таким, как он, не ревнуют. Это же просто глупый актер с громким именем.
— Но домой она ушла с ним!
— Ну и что? Ты же был не в состоянии проводить ее.
— Да, но ты мог бы…
— Я? Я должен был проводить тебя. Не мог же я оставить тебя в таком состоянии. Или ты хотел, чтобы тебя проводил Еннер? Поднялся к вам, познакомился с твоими родителями… Возьми себя в руки, Давид. Между прочим, его фамилия вовсе не Еннер.
— Что ты хочешь сказать?
— Еннер — это актерский псевдоним. Его настоящая фамилия Эрршлинг. Херрготт Эрршлинг, если это тебя утешит.
Давид через силу засмеялся.
— Не позволяй чувствам брать над собой верх, — сказал Ханнес. — Ты как былинка на ветру.
— Да, но разве ты не видел…
— Я все видел, — честно ответил Ханнес. — Не буду отрицать, кое-что и мне бросилось в глаза… Но это еще ничего не значит. Не обращай внимания.
— А зачем она привела его в кафе, если шла, чтобы повидаться со мной?
— Перестань! Может, она просто хотела доставить тебе радость, познакомить с известным артистом? А ты весь вечер вел себя глупейшим образом. Прости мне эти слова.
— Я знаю, — тихо сказал Давид. — Но я так испугался. Понимаешь, Ханнес, я обещал ей…
— Это меня не касается, — решительно прервал его Ханнес. — Она привела Еннера, потому что хотела познакомить тебя с ним. Не для того же, чтобы доставить ему удовольствие! Должно быть, она думала, что ты восхищен им, да и я тоже так думал. После этого спектакля ты только о нем и говорил.
— Да-да. Я все понимаю, но тут что-то совершенно другое. Между ними что-то есть.
— Не обращай внимания, — тихо повторил Ханнес. — Делай вид, что все в порядке. Еннер через несколько дней уезжает в Берлин. Этот сезон он будет выступать там, и следующий тоже. Извинись перед Софией за свое глупое поведение и забудь этого господина Херрготта Эрршлинга.
Давид благодарно кивнул другу.
— Как ты себя сейчас чувствуешь, готов к встрече с родителями?
Когда Давид через неделю увидел Софию, он, по совету Ханнеса, попросил у нее прощения. София снова стала самой собой, ее неприступная отчужденность исчезла. Она обрушила на Давида свою любовь, словно тоже просила за что-то прощения. Давид был смущен и обрадован. Долгое время они даже не вспоминали о Еннере.