Тьма египетская
Шрифт:
— Отплываем! — спокойно приказал Яхмос.
Когда сходни вползли на борт и «Телец» медленно двинулся по чёрным водам в долгую дорогу домой, раздался грохот в тылу.
— Смотрите! — радостно крикнул Санех.
Обернувшиеся на шум, увидели: в небе возникла замедленная красная молния и зазмеилась вниз к земле. Башня, не выдержав напора внутреннего жара, треснула вдоль своей вертикальной длины.
88
Гарем полыхал.
Не менее нескольких сотен людей с факелами ходили по ночному лесу, натыкаясь повсюду на следы
Апоп, грустный и напряжённый, шёл по дорожке в сопровождении нескольких стражей и целой толпы писцов.
Он искал Мериптаха.
Он уже дважды обошёл по окружности это страшное место, но нигде не обнаруживалось никаких следов вожделенного и неуловимого мальчика.
Всем, кто его сопровождал, давно было ясно, что в парке Мериптаха нет, но сказать это вслух никто не решался.
— Куда он мог убежать отсюда?
На этот вопрос никто не решался ответить. Ибо убежать из запертого сада было невозможно, а когда царь вернулся сюда с колонною всадников, все ворота были заперты. Яхмоса гарем не заинтересовал.
Мальчик мог находиться только внутри.
Но внутри его не было.
— Где он?!
Писцы отворачивались, факелы сдержанно и грустно потрескивали.
И тут разрываемый отчаянием царь объявил, что он требует — найти! Иначе он по-своему накажет нерадивых слуг.
Такие угрозы были не в обыкновениях местного властвования, но всем было понятно, что повелитель обуян горем и в такой ситуации способен на любые поступки.
Апоп свернул с дорожки наугад, невыносимая внутренняя боль гнала его между деревьями, сквозь кусты. Мериптаха не было. Мериптаха не было нигде. Писцы и «друзья царя» бежали следом, вздымая факелы, раздвигая ветви.
— Где он?!
Под этими деревьями нет, возле этого ручья нет.
— Где он?!
— Что это за дом?
— Это дом госпожи Бесоры, — кто-то объяснил осторожно.
Апоп стоял на берегу пруда, мрачно глядел вверх на здание с нелепыми колоннами и горящим у входа светильником.
— Бесоры? Той Бесоры, что устроила всё это?
Царю подтвердили, что да, тут жила та самая женщина, что возглавила и, может быть, подготовила весь этот женский бунт.
Апоп вдруг стал яростно подниматься по склону холма, тяжело дыша и с таким видом, что там-то, наверху, он и разрешит всё. За этот день внезапного бегства из города и столь же неожиданного возвращения он ещё не растратил свои душевные силы. Внутри всё клокотало, он был готов к битве, когда угодно и с кем угодно.
— Где она? — спросил он, оказавшись у входа в дом.
— Убита в самом начале усмирения бунта. Её закололи прямо на ложе. Она не сопротивлялась.
— Убита? — Апоп мрачно осклабился. — Зря, зря, её можно было бы расспросить, о многом расспросить. Она-то наверняка знала кое-что такое, что сейчас могло бы прояснить мою душу.
Апоп обошёл странное, мрачное строение вокруг, представляя себе, каково оно было тут прошлой ночью. Следы множества босых ног на песке, обгоревшие факелы, обрывки ткани, связки амулетов, пустые кувшины, какие-то кости, дохлые змеи, кремниевые ножи и ещё много предметов, назначения которых в темноте, колеблемой лишь светом переносных светильников, понять было нельзя. Понять можно было лишь то, что тут топталось множество женщин, находившихся в состоянии настоящего озверения.
— Здесь они собрались, тут пили одурманивающий напиток, потом на холме, что за теми деревьями, возносили молитвы к Луне, — пояснял хранитель библиотек, самый старый из «братьев царя», уже переживавший на своём веку нечто подобное. — Потом они вернулись сюда, уже в состоянии безумия и ослепления.
— Где Мериптах?
Библиотекарь смущённо потупился:
— Безумные женщины набрасывались на всех, кто попадался им на пути. Они носились по всему лесу и могли встретить его в любом месте. Хирурга Воталу они растерзали прямо у него в мастерской, а потом отнесли его тело к воротам гарема.
— Правда ли, что они первым делом вырывают с корнем уд из тела мужчины?
Старик мрачно кивнул:
— В прошлый раз было именно так. Оторванный член они рвут когтями на куски и поглощают, это приводит их в экстатическое состояние.
Апоп тяжело повернулся вокруг своей оси. Ненавистная ночь! Факельщики старательно, но напрасно с ней боролись, всё равно темнота скрывала много больше того, что выхватывал свет.
Мериптах где-то здесь! Неизвестно, под каким кустом найдут его тело, сейчас он равномерно разлит в темноте, и вся она кажется ценной.
— Завтра мы заново обыщем здесь всё. И тогда, при свете... — начал «брат» Эта.
— Завтра?! — усмехнулся царь. — Я не могу столько ждать. Искать будем сейчас. Зажигайте новые факелы, разворачивайте шеренги. Может быть, Мериптах ещё жив и истекает кровью в траве. Ищите!
Толпа факелов начала растягиваться в цепочку. Взяв за центральную точку дом Бесоры, полыхающая полоса начала вращаться вокруг неё, описывая громадный круг.
Царь сел прямо на землю. События прошедших суток вымотали его до последней степени. Сначала унизительное бегство, потом победоносное возвращение. Спасая жизнь и власть, он потерял что-то более ценное, как он теперь понимал. Яхмос ковыляет на перебитых вёслах и рваных парусах вверх по реке. Он будет хвастаться победой, которой обладал менее одного дня. И ему никогда не узнать, в чём главное уязвление для аварисского царя. Ничтожный солдафон, способный только спутать карты той тончайшей игры, что вёл с судьбою он, несчастный повелитель обитаемого мира.
Апоп встал и побрёл вокруг дома, сидеть было совсем уж невыносимо. Он уже почти обогнул жуткое здание, когда увидел вспорхнувшую из-за ближайших деревьев маленькую нильскую сову. Он сразу же свернул в ту сторону и крикнул на бегу:
— Факел сюда! Я нашёл его, нашёл! Сам. Не вы, ничтожные помощники, я сам его нашёл!
— Что это?! — спросил начальник гарнизона, брезгливо переступая с ноги на ногу.
Факелы уже тучей нависли над этим местом. И обнаружилось, что тут, на песке, меж двумя распадающимися в разные стороны стволами пальм, укромно приютилось растерзанное тело. Согнутая в колене нога, неестественно вывернутые, отчаянно разбросанные руки с оторванными кистями, развороченная грудная клетка с выбросившимся влево комком серых лоснящихся кишок. Только головы нигде не было видно. Без головы тело казалось совсем маленьким. Щуплым, почти детским. Или совсем детским.