Шрифт:
Глава 1. Разоблачения
Оно поселилось в нашей кладовке, когда мне было шесть. В углу, на верхней полке, между кабачковой икрой и сливовым компотом. Каждый раз я с замиранием сердца смотрела, как мама протирает там пыль или перебирает банки. Казалось, неведомый монстр притаился в темноте и готовится выпрыгнуть, чтобы съесть ее вместе с любимой фланелевой тряпочкой. И его не впечатлят ни поджатые губы, ни строгое выражение лица. Хрум-хрум, и конец. Конечно, она мне не поверила, совсем. «У тебя слишком богатое воображение», – так и заявила. Губы поджала, как обычно, куда же без этого. Иначе и быть не могло… Кто поверит ребенку, который придумывает монстров?
Что-то.
Затем оно начало скулить – тихо, жалобно. По ночам. Мама его не слышала. Я грешила на ветер и соседскую собаку, зарывалась в подушку, пытаясь заглушить ненавистный звук. Сперва у меня получалось, потом скулеж стал невыносимым. Он был долгим и заунывным, просто целая песня. И я решилась. Включила в кладовке свет, открыла дверь и громко сказала, стараясь не выдать страха и дрожи в голосе:
– Давай, еще раз. С чувством!
Не помню, где услышала эту фразу, но она представлялась мне невероятно крутой. Будто я врываюсь в кладовку со световым мечом наперевес, и враги в ужасе разбегаются в разные стороны.
Ответом мне была тишина. Лишь сквозняк играл лампочкой на потолке. Я постояла минутку на пороге, расстроилась и пошла спать. Утром мама ругалась, что полопались все банки со сливовым компотом. После этого случая оно исчезло и больше не скулило, ни разу. Через месяц родители развелись, и мы с мамой переехали. С тех пор прошло тринадцать лет, а я никак не забуду выдуманного монстра.
Когда я в шутку рассказала эту историю Лине, она не рассмеялась. На ее лице отразилась смесь недоверия и удивления.
– Чушь, – выдала она совершенно серьезным тоном. – Никого там не было. Ведь ты до сих пор жива.
Что тут ответишь? У нее сомнительное чувство юмора и «своя волна», на которую невозможно настроиться. Но есть и неоспоримое преимущество: Лина воплощала собой все тайное, запретное, дерзкое, бесшабашное. Именно с такими оторвами хорошим девочкам водиться не следовало. Их полагалось избегать, презрительно фыркать и радоваться, что ты другая. Мама непременно запретила бы мне общаться с Линой, если бы узнала. К счастью, она далеко, а мне до чертиков надоело быть правильной. Наконец-то я могла принимать собственные решения: что надеть, куда ходить, с кем дружить. Длинную косу распустила, правда, покрасить русые волосы в какой-нибудь более яркий цвет не отважилась. Пока что. Начала носить ободки с большими бантами и пышные кружевные юбки. Возможно, это глупо и несерьезно, но мне нравилось. Теперь я была студенткой факультета журналистики, а не стеснительной девочкой, вечно строчащей глупости в тетрадке.
С Линой я познакомилась год назад, поздней осенью. Низкие серые тучи плотно затянули небо, сыпал дождь со снегом. Я выбежала из здания факультета, накинув на голову капюшон пальто с кроличьими пушистыми ушами, а она стояла во дворе и курила. Даже не пыталась спрятаться или раскрыть зонт, который держала в руке. По светлым волосам стекали капли, мгновенно впитываясь в потемневшую куртку. Я засмотрелась на нее и эпично растянулась на мокром асфальте. Капюшон съехал на нос, кроличьи уши шлепнулись в грязную лужу и намокли. Лина подошла ко мне, помогла подняться. Потом улыбнулась и протянула сигарету. Я никогда в жизни не курила, но сразу согласилась, хоть и боялась глупо закашляться, как подростки в фильмах. Почему-то этого не произошло. У меня ничего не получалось с первого раза. С детства сохранялась закономерность: подгоревшие блины, испорченные в последний момент рисунки, позорные пересдачи в университете. А вот кольца дыма получились круглыми и ровными, будто у меня открылся талант. Я еще тогда подумала: эта девушка принесет мне удачу. Мы немного постояли во дворе и отправились ко мне домой, болтая и хихикая. Пешком, под дождем. Зонт она так и не раскрыла.
Сегодня я зашла к Лине после лекций, не забыв прихватить пакет со сливочным сыром и вином – наш стандартный набор для удачного вечера. Дверь мне открыли не сразу. Я успела заскучать и сосчитать царапины на обивке, их было двадцать четыре, как обычно. Лина появилась на пороге сонной и растрепанной, в шортах, наполовину застегнутой клетчатой рубашке и пляжных шлепанцах.
– Уже утро? – Она протерла глаза и уставилась на пакет в моих руках. – А, все, вижу. Вечер.
Не дожидаясь приглашения, я юркнула внутрь. На кухне щелкал телефоном очередной Линин блондин. Все ее парни как на подбор: белобрысые красавцы в черных майках, натянутых на накачанные торсы. Этот выбивался из стаи: белоснежная футболка сидела на нем так идеально, что казалась нарисованной.
– Это Юра. – Лина лениво махнула в сторону гостя, мои руки невольно расправили складки на юбке, пригладив кружева.
Для чего мне с ним знакомиться? Все равно больше не увидимся. Никогда не встречала у Лины одного и того же парня дважды. Но она и не думала ему меня представлять. Блондин поднял взгляд, я зачем-то представилась сама, он вежливо кивнул и снова уткнулся в телефон.
– Ты пропустила лекции, – сообщила я очевидное.
– Плевать, – фыркнула Лина.
Пристыдить ее было нечем. Несмотря на то, что она прогуливала половину занятий, сессии сдавала в срок и на «отлично», а я зубрила с утра до вечера и перебивалась с тройки на тройку.
Лина достала из пакета вино. Сняла шлепанец и, приложив к стене, стукнула по нему дном бутылки. Подаренный мною штопор сиротливо пылился около мойки, в нераспечатанной коробочке с бантиком. Блондин посмотрел на Лину с тапкой и бутылкой, потом на штопор и насмешливо приподнял бровь. Значит, Юра… Правильные черты лица, четко очерченные губы и совершенно невероятные глаза. Светло-серые, серебристые, словно подтаявшие жемчужины, с очень темным ободком по краю. Ни разу таких не видела… Жемчужины дрогнули и вопросительно уставились на меня. Я схватила тряпку и тщательно протерла стол. И вовсе не потому, что у меня горели уши! Просто мамино воспитание время от времени дает о себе знать. Хотя до ее маниакального стремления к порядку мне далеко. Ни за что не стану пылесосить по три раза на дню, складывать полотенца ровными стопочками и гладить джинсы. К тому же теперь я их не ношу.
С нескольких ударов пробка вышла, Лина поставила на стол два бокала.
– Я тебя провожу, – заявила она блондину, особо не церемонясь.
Тот не стал спорить. Оба исчезли в коридоре, тихо переговариваясь.
Дверь шумно захлопнулась, щелкнул замок. На кухню вернулась Лина, напевая песенку хомячков себе под нос. «Тиру туту туру тутуту…» Она улыбнулась и застегнула пропущенные пуговицы, из-за чего рубашка стала совсем в обтяжку. Теперь ее фигура казалась не стройной, а чрезмерно худой. В прищуренных глазах была заметна усталость. Видимо, ночь выдалась бурной.
– Выпроводила, – доложила она, словно мне следовало заподозрить, что блондин никуда не ушел, а спрятался в ванной и следит за нами.
– Молодец, – пробубнила я, поздно сообразив, какой у меня получился недовольный тон.
– Что-то не так? – Лина замерла с разделочной доской в руках.
– Зачем тебе их столько? – не выдержала я.
Она пожала плечами, взяла нож – единственный в доме, с блестящей розовой рукоятью – и принялась нарезать сыр кубиками. Крупными неровными кубиками. Чего я к ней лезу? Не хватало еще нотации читать. Сама ненавижу, когда мне указывают, как жить.