Тьма сгущается перед рассветом
Шрифт:
— А мы их тут же, ночью, вызвали. Надо же было, чтобы приехали и опознали, на самом ли деле это их жены? Документов-то у них не было, к тому же поймали мы их в запретной зоне! — пояснил Стойка.
— Ну и как, мужья приехали? — спросил Рабчев.
— Как же! Опознали и одежду им привезли, — ответил Стойка под общий смех. — Тот, о ком говорили, что он директор «Банка Национала», сразу увез свою фифу. Стыдно ему было. Все просил нас никому не рассказывать. А второй — министр культов — устроил своей женушке такую порку, что мы все выбежали из караулки. О как!..
— Так ведь этот ненормальный, будь он неладен, принц Николай, кажется… — начал инструктор пилотажа.
— Ш-ш-ш… Осторожней, — оглядываясь, перебил его Урсу, — услышит кто-нибудь… донесет. Потом знаешь тягать сколько будут…
— Тю! А кто не знает, что он пропойца и сифилитик, — словно оправдываясь, сказал инструктор. — Но откуда этот баламут взялся? Ведь он, кажется, последнее время гастролировал в Италии…
Урсу, продолжая озираться, шепотом произнес:
— Должно быть, на праздник авиации приехал…
Стойка усмехнулся:
— Теперь здесь будет откалывать номера. А потом вновь сорвется в Италию или еще куда-нибудь…
Рабчев,
— А почему его высочество все время живет за границей?
Инструктор Симион загадочно улыбнулся:
— Говорят, лечится… Может быть… Но по-моему — врут. Скорее из-за того, что он в ссоре с королем…
— С королем? В ссоре?! — удивленно спросил. Сергей.
Инструктор махнул рукой:
— Распущенность там, наверху, больше, чем на Круча де пятрэ… Они все готовы друг другу горло перегрызть. Отчего скончалась королева Мария? Борьба за власть! А власть это все: и деньги, и слава, и почет. А ты как думал?
Рабчев открыл рот от удивления. Столько времени живет в Бухаресте и ничего не знает! Он начал жадно расспрашивать.
Илью этот разговор поразил. Он никак не мог собраться с мыслями. «Чтобы так говорили о королевской семье! И главное где — в Бухаресте, в авиации!» — повторял он про себя.
Стойка хлопнул Рабчева по плечу:
— Эге, да ты Рабчевулескуле, отстаешь от жизни!
Инструктор перебил их:
— Вот слушай. Во время одного из скандалов с королем Карлом этот полоумный принц Николай схватил пистолет и выстрелил в короля. Но тут присутствовала мать — королева Мария, она, говорят, заслонила короля, и пуля угодила в нее… Болела она долго, да так и скапутилась…
— Ну! — продолжал удивляться Рабчев.
— Вот тебе и ну!.. — подмигнул начальник ангара Урсу.
— Да и она была хороша, — закуривая, медленно проговорил Стойка. — Яблоко от яблони не далеко падает. Так что у Николая со своей мамашей много общего. Будь спокоен, она тоже крутила в свое время, дай бог…
— Не хуже своих сынков! — добавил Урсу.
— Вот именно! — согласился Симион.
— Помню, служил, я тогда в военной авиации, в Бузэу… Было это рано утром, — продолжал Стойка. — Иду на службу, и на углу встречаю шурина своего, полицейского. На посту он там стоял. Мы разговорились о смерти королевы Марии. Об этом как раз в то утро стало известно. Были тогда вывешены флаги с лиловыми лентами. Шуряк мне рассказал, что перед смертью королева завещала, чтобы траур по ней носили не черный, а лиловый, а сердце ее было извлечено, заспиртовано и выставлено в каком-то музее, не то в Кармен-Сильве, не то в Мамайе. И вот, значит, стоим мы и разговариваем, а тут из соседнего дома выходит жена приходского священника с корзинкой. На базар шла, наверное. Мы с ней почтительно раскланялись, а она, заметив флаги с лиловыми лентами, удивленная, обратилась к шуряку: «Что это за украшение, господин полицейский?» Шуряк вежливо, как положено разговаривать с матушкой, объяснил ей, что вот, дескать, горе большое, матушка, постигло нашу страну, нацию и королевский род. Ее величество, королева Мария скончалась. А матушка закатила глазами и, медленно осенив себя большим крестом, тихо произнесла: «О господи, прости нашу грешную королеву, большая же она проститутка была…»
Снова все рассмеялись.
— Мы с шуряком, — продолжал Стойка, — здорово удивились. Это матушка-то!.. А что же простой народ скажет?
К собравшимся подошел олтян [23] — торговец простоквашей — «яуртом», постоянный посетитель ангаров аэропорта.
Все набросились на свежий яурт. Брали по чашке в долг, до жалованья, а Стойка съел три чашки — после цуйки яуртом хорошо закусывать, мозги проясняются, — объяснил он.
Вновь стало моросить. Все отошли поближе к стенам высокого ангара и от нечего делать стали подтрунивать над продавцом яурта, почему он не женится. Смущаясь, парень что-то бормотал.
23
Олтян — житель Олтении (местность в Румынии).
В это время к ангару подкатили две машины, часовой тремя короткими чеканными движениями взял винтовку на караул и замер. Из первой машины молочного цвета вышел молодой, выше среднего роста человек с красивым лицом, в коричневом спортивном костюме, с небольшой золотой свастикой в галстуке. Его длинные каштановые волосы были гладко зачесаны, движения спокойны, вся фигура выражала самодовольство.
Среди собравшихся пронесся шепот: его светлость воевода де Алба Юлия — Михай! Все встали во фронт. Сделал это и Илья, оказавшийся в трех-четырех шагах от первой машины. Человек, который оказался Михаем, поднял руку для фашистского приветствия, надменно огляделся вокруг и подозвал начальника ангара Урсу, которого спросил о чем-то. В первой машине рядом с Михаем сидела молодая, с правильными чертами лица брюнетка. На заднем сидении развалился, склонившись к молоденькой блондинке, огромный детина с длинными прилизанными волосами. Вторая машина, как заметил Илья, была полна военными, козырьки которых поблескивали позолоченными дубовыми листьями. «Старшие офицеры», — заключил Илья. Все они были сильно навеселе, и нетрудно было догадаться, что компания возвращается после кутежа. Вдруг из-за ангара на большой скорости вылетела третья машина. Резко, на полном ходу затормозив на мокром от дождя гладко утрамбованном песке, она врезалась в огромные металлические ворота ангара. Присутствовавшие бросились к машине, — один только Михай истерически рассмеялся, но не тронулся с места, вслед за ним захохотал вылезший из машины Михая огромный парень. Из третьей машины выскочил офицер в жандармской форме, на ходу отдавая честь, подбежал к Михаю и стал ему быстро о чем-то докладывать. Михай, выслушав, вместе с офицером бегом направился к своей машине и уехал. За ним последовала вторая машина с офицерами. Плутоньер [24] — шофер третьей машины вышел из нее бледный как полотно и стал осматривать
24
Плутоньер — унтер-офицер (рум.).
25
Синайя — летняя резиденция короля и модная дачная местность.
Рассказ выслушали молча. Когда шофер отошел, Стойка тихо сказал: «Хоть бы все «зеленые» [26] так кончали. Меньше головорезов осталось бы».
Моросить перестало, но от густых темно-серых облаков, неподвижно висевших над аэродромом, предвечерние сумерки, казалось, наступили раньше.
Илья медленно шел с аэродрома. В голове гудело от всего слышанного и виденного. Некоторые смеялись над рассказами о королевской семье, у него же сердце сжималось от боли. Ведь королевскую семью он считал сердцем страны — самой честной, чистой, благородной и доброй. Ей он верил, ее он любил. Все годы учения в школе и лицее он молился за здоровье и процветание этой семьи. Каждый день занятия начинались молитвой «храни, боже, короля нашего в мире и почете…» и кончались ею. И он, Илья Томов, как и другие мальчики, вытянувшись и опустив руки по швам, смотрел, не мигая, на висевший в классе пожелтевший от времени портрет всемогущего короля. Значит, он ошибался! А принц Николай?! А Михай?! Да, сам Михай! Первый претендент на престол приветствует по-фашистски и носит свастику! Да, тот самый Михай, который может снова когда-нибудь стать королем! Тогда что? Страна станет фашистской!.. Мысль эта настолько взволновала Илью, что он зашагал быстрее, почти побежал. Теперь понятно, почему бандиты из «Железной гвардии» ведут себя так нагло. Вот кто, оказывается, их вдохновляет… Михай… Да, Михай… — повторял Илья. — Выходит, Женя прав… А ня Георгицэ да и сам он, Илья, сомневались!.. Если бы в Болграде ему рассказали что-нибудь подобное, он не поверил бы… Как он любил Михая!.. А за что? — задавал себе Илья вопрос — Может быть, потому, что еще в детстве был захвачен рассказом о том, как его сверстник Михай, будучи в то время королем, — его отец Карл бежал тогда и околачивался где-то за границей, — проезжая со своей бабушкой, королевой Марией, увидел ребят, игравших в луже, и попросил разрешения поиграть с ними. А теперь? Михай со свастикой!.. У Ильи было такое чувство, будто он очень давно берег как зеницу ока завещанный сверток, зная, что в нем хранится что-то хорошее, драгоценное, настоящее, чистое, и долгие годы он не решался заглянуть внутрь, хотя много раз возникали сомнения. А сегодня наконец-то сверток сам раскрылся! И, заглянув в него, Томов нашел одну пустоту…
26
Зеленые — так в народе презрительно называли железногвардейцев.
Дождь вновь хлынул как из ведра, Илья вытер рукавом мокрое лицо, не замечая, что промок насквозь, он продолжал медленно идти вперед. Вот он мечтает стать летчиком… отстаивать каждую пядь родной земли… а для кого? Ему вдруг все стало противно, безразлично. Промелькнула мысль: «Значит, все то, о чем пишут в газетах, твердят в школах и лицеях, шумят по радио — все неправда? В жизни все по-другому?!..»
Стемнело, когда Илья подходил к городу: не первый день ходил он пешком на аэродром и пешком же возвращался в Бухарест…
Его заставил опомниться доносившийся из какого-то открытого окна голос диктора:
«…еще не завершился аншлюс Австрии, как перед нами встала чехословацкая проблема…», «Новый выезд Чемберлена в Берхтесгаден…», «Совещание в Бергхофе…»
Илья остановился — передавали последние известия:
«Сосредоточение германских войск на чехословацкой границе…», «Визит адъютанта Гитлера — капитана Видемана — в Лондон…», «Лорд Ренсимен вылетел в Прагу… быть посредником по чехословацкому вопросу…»